Дмитрий Вересов - Карта императрицы

— Хвалила его, она у него по хозяйству хлопотала, да и жалела очень. Иной раз, говорила, затемно работает, поесть забывает. Если бы не Аглаша, так и с голоду помер. Но чтоб замуж ее звал, речи не было. — И так как Карл Иванович слушал внимательно, не перебивал и сердечными делами покойной племянницы явно интересовался, Лукерья Христофоровна совсем разоткровенничалась: — А кто их знает, дело молодое. Денег у него не брала, я спрашивала, да он и не предлагал. На еду, правда, давал да подарки делал, то шаль, то сережки позолоченные подарит. Не обижал он ее, не слышала…

— А какие отношения были у вашей племянницы с хозяйкой, Матильдой Яновной?

Вирхов намеренно избегал в разговоре употреблять слово «покойная».

— В гости к друг другу ходили. Матильда-то женщина одинокая, скучно ей. Родни в Петербурге никакой. Дом от покойного мужа достался, вдовеет она давно, бездетная. Нет, хозяйка Аглашу жаловала, за чистоплотность уважала, заказчиков ей приискивала.

— Спасибо, Лукерья Христофоровна. — Вирхов чувствовал исчерпанность допроса, ничего более свидетельница сообщить ему не могла. — Я распоряжусь, чтобы вас до вашего дома доставили, а то вам далеко добираться.

— Спасибо тебе, батюшка, за доброту твою, — поклонилась вставшая со стула старушка, — век за тебя молиться буду.

Письмоводитель поднес бумаги, на которых допрашиваемая поставила крупный крест вместо подписи, потом Карл Иванович проводил свидетельницу до дверей.

Кандидат, белокурый молодой человек с тоненькой шеей, жалобно выглядывавшей из крахмального воротничка рубашки, со светлыми прямыми усиками, не придававшими ему солидности, следил за допросом с затаенным дыханием — теперь наконец-то он мог отчитаться. В полицейской картотеке имя Крачковского не значилось. Не было ни отпечатков его пальцев, ни описаний, ни упоминаний в связи с другими криминальными происшествиями. Вирхов поблагодарил старательного помощника. И призадумался: сведений из адресного стола еще не поступило, а Матильда Бендерецкая клялась, что адреса Крачковского не знает. Телефонировать в сыскную бесполезно, сейчас агенты обходят костелы, шныряют по всем злачным местам, ищут таинственного поляка, выясняют в православных храмах, не заказывал ли кто-нибудь пелены с именем Дмитрия Донского.

Карл Иванович принял в Светлое воскресенье еще одного посетителя, сторожа Воспитательного дома. Околоточный, примчавшийся в мансарду художника, поспешил с выводами. Да, сторож лежал у крыльца без чувств, лицом вниз, ступени у его щеки были залиты кровью. Но он не был мертв — а только потерял сознание, что установил прибывший на место происшествия полицейский доктор. Беднягу отвезли в Мариинскую больницу, где оказали первую помощь. Но оставаться в больнице пострадавший отказался, отправился домой. Околоточный, вручавший сторожу повестку, подтвердил, что старик в состоянии прибыть в Окружной суд сегодня.

Вирхов выглянул в серый коридор со стеклянным потолком. В будние дни это казенное помещение, забитое скучающими конвойными, курьерами, оторванными от дел, сидящими с утра до ночи рядком на скамьях, свидетелями напоминало ему гигантский муравейник, и Карл Иванович снова и снова с тоской вспоминал сыскной кабинет на Ново-Исаакиевском с его уютной приемной.

Но сегодня коридор являл собою пустыню. Около его кабинета, украшенного табличкой «Судебный следователь участка № 2», томился кряжистый мужичок в пиджаке, жилете, хромовых сапогах. Из-под забинтованного лба глядели растерянные, близко посаженные глаза. Мужичок сглатывал слюну поминутно — и на его худой шее ходил острый кадык.

Вирхов вернулся, прикрыл дверь и обратился к робкому кандидату:

— Павел Миронович, сами будете следующего свидетеля допрашивать или еще понаблюдаете?

— Пожалуй, я еще присмотрюсь, — покраснел тот, обернувшись на ухмыляющегося письмоводителя, и отправился приглашать свидетеля по делу о пожаре в следственную камеру.

— Ну что, братец, выжил на свое счастье? — приветствовал Вирхов сторожа и кивнул помощнику — тот подвел доставленного к стулу и помог ему сесть. — Кто же тебя так отделал?

Сторож смотрел во все глаза на Вирхова, изучая его массивный подбородок и маленький рот.

— Имя, фамилия, отчество, — мягче сказал следователь, в то время как письмоводитель придвигал к себе очередной лист бумаги.

— Кротов Кузьма Кузьмич, — хрипло произнес сторож.

— Излагай по порядку, как было дело, — вполне добродушно предложил Вирхов. — Все припомни хорошенько. Можешь? Или запамятовал?