Елена Арсеньева - Любимая девушка знахаря

Такая же растерянность царила и за стенами острога. Софрон, который шнырял вокруг весь вечер, то и дело приникая к ограде и настораживая уши, однажды слышал, как ругался инженер Стрекалов: бежал-де самый опасный из кандальников, сущая каналья, всех вокруг пальца обвел! А начальник острога, крепко утешившийся виноградной бражкой, смеялся и говорил: да черт с ним, с Волковым, ни грамма намытого золота не пропало, Волков с собой унес только молоток и зубило, чтоб оковы, конечно, снять. Да пропади они пропадом, такого добра довольно, его в местной кузне ладят и еще наладят. А Волков, даже и снявший оковы, все равно по весне вернется, как всегда возвращаются все беглые. Куда ему податься, пешему, голодному, босому? Пускай не тревожится господин инженер, а ложится спать, ибо пришло то самое предписание, которое ждали из Хабаровки, а значит, завтра день на сборы, послезавтра же на рассвете Стрекалову с Акимкой трогаться в путь. В сопровождающие ему будет дан стражник Чуваев».

Голову-то Алёна кое-как прикрыла, но согнутую в три погибели спину аж сквозняком ужаса прохватило, когда она вообразила упавшие на эту самую спину тяжелые обгорелые балки. И никто не вытащит, никто не поможет! Леший даже не узнает, куда его «двоюродная сестра» пропала! Крик страха рванулся из горла, но замер комом, слепая, немая, отчаянная мольба билась в мозгу, нечто вроде: «Не надо, я больше никогда не буду так делать!»

Все мы в минуты смертельной опасности становимся детьми, которые готовы любой ценой испросить себе прощения у неминучей судьбы, и обещаем ей всякую неисполнимую ерунду. Ну вот чего клялась больше никогда не делать несчастная писательница Дмитриева? Вестись на поводу собственного любопытства? Совать свой нос куда не просят? Ввязываться в несусветные авантюры? Хм... Сомнительно! И, видимо, судьба почувствовала сомнительность и шаткость обещаний нашей героини. Взять с нее было ровно нечего. И верить ее клятвам – просто глупо. С другой стороны, видимо, богам бессмертным не надоело веселиться, наблюдая за тем, как наша героиня вприпрыжку, словно девочка с прыгалками, несется своей жизненной стезей...

Короче, последний час Алёны еще явно не пробил, потому что никакое бревно на ее хрупкую спину не упало, никакая балка голову ей не пробила. Вообще обвала, которого так жутко испугалась Алёна, не произошло. Так, пошумело, погрохотало – и все исчезло, как исчезают сполохи на небе в воробьиные ночи. Знаете, что это такое? Мало кто знает, на самом деле. Но если бы Алёна Дмитриева сейчас была способна рассуждать о славянской демонологии, она рассказала бы нам, что имеются в виду особенные темные августовские ночи на исходе месяца, непроглядные, когда черт созывает к себе всех воробьев на свете и меряет их под гребло. Проще сказать – сгребает к себе и считает. Враг рода человеческого, видите ли, убежден, что слишком много воробьев на свете быть не должно, птичка-то пр́оклятая – за то, что, когда Христа распинали, воробьи гвоздики его палачам в клювиках подносили. Ну и вот, тех воробышков, что под гребло попали, черт уничтожает, прочих же отпускает. А чтобы никого не пропустить, изредка чиркает своим огнивом и следит, чтобы воробьи не разлетелись. Именно тогда мелькают на черном августовском небе (к слову сказать, некоторые знатоки убеждены, что воробьиная ночь в году одна и случается она на святого Симеона, то есть на 14 сентября, но это уже, так сказать, детали) мгновенные сполохи, зарницы, а гроза не разражается. Вот так и не разразилась она над Алёной Дмитриевой.

Очнулась наша шалая героиня от испуганного голоса, раз за разом ошеломленно повторявшего одно и то же: «Господи, помилуй! Ох, Господи, да что ж такое?!» – и решила было, что ее ужас наконец облекся звуками. Однако звучание сих звуков ее возмутило, ибо было скрипучим и противным до такой степени, что Алёна напрочь отказалась признать голос своим. Однако он был ей знаком. Заставив перепуганный ум чуточку напрячься, Алёна все же сообразила, что слышит причитания Зиновии. Подтверждение правильности догадки она получила тотчас, потому что Зиновия снова воскликнула:

– Понтюшка, о Господи, да что ж такое... да как же ты...

– Перестань причитать, теть Зин! – раздался голос Понтия. – Я пока жив. Черт! Помоги мне выбраться, и все будет нормально.

– Не поминай черта всуе, – отреагировала Зиновия, видимо, автоматически, суровым тоном. Но тут же снова заохала, засуетилась: – Сейчас я тебя вытащу, Понтюшка!