Аркадий Адамов - Последний «бизнес»

В тот не по-весеннему жаркий день, когда Андрюша Рогов, студент четвертого курса филфака, робко приоткрыл тяжелую дверь отдела, Халатов, отдуваясь и поминутно вытирая цветным платком багровые щеки и шею, хладнокровно расправлялся с чьей-то статьей.

Андрюша, бросив тревожный взгляд на эту статью, даже зажмурился на секунду от страха: то была его собственная рецензия на недавно выпущенную областным издательством книгу местного автора.

Дверь предательски заскрипела, и Халатов поднял голову.

— Иди, голубчик, иди, — поманил он Андрюшу. — Я тебе буду сейчас делать больно.

Андрюша заставил себя улыбнуться.

— Пощадите, Викентий Владимирович.

Но тот грозно спросил:

— Ты что написал?

— Рецензию, — не очень твердо ответил Андрюша.

Сидевший за столом напротив Халатова редакционный острослов Саша Дерюбин ехидно сказал:

— Вы разверните вашу формулу, Викентий Владимирович, а то, видите, человек не понимает. Он ведь еще…

— Саша, — сухо оборвал его Халатов, — я бы на вашем месте после вчерашнего фельетона, которым вы нас осчастливили, вел себя поскромнее.

Дерюбин густо, совсем по-мальчишески, покраснел.

— Со всяким бывает…

— Вы удивительно находчивы, Саша, А теперь умолкните. У нас начинается творческий разговор. Итак, голубчик, — обратился Халатов к Андрюше, — повесть Р. Обманкина тебе не понравилась. Почему, разрешите узнать?

— Очередная макулатура! Детектив! — горячо ответил Андрюша. — На потребу самым низким вкусам. Одно название чего стоит: «Призраки выходят на берег».

— Так. Если бы ты ограничился доказательством этой мысли, рецензия была бы хотя и мелкой, но в общем верной. Однако ты во всеоружии накопленных в храме науки познаний решил глубоко подойти к вопросу. Весьма похвально! В твоем материале появилась тема, появилось дыхание.

— Почему же вы недовольны? — не выдержал Андрюша.

— Стоп! Я тебе слова пока не давал! Ты пишешь… — Халатов пробежал глазами по странице. — Вот! «Детективный жанр со свойственными ему дешевыми „ужасами“ и „тайнами“ широко распространен на Западе и является типичным продуктом тлетворной буржуазной культуры».

— А что, скажете, неверно? — запальчиво спросил Андрюша.

Халатов вдруг задумчиво и мягко улыбнулся:

— Верно, голубчик, все очень верно. А скажи на милость, ты Эдгара По читал?

— Конечно.

— И нравится?

— Еще бы!

— И Конан Доила, конечно, читал, и Коллинза, и, может быть, даже Честертона? И тоже нравится? Ведь да? Только честно!

— Ну, нравится.

— А все это, — Халатов заговорщически понизил голос, не «продукт тлетворной буржуазной культуры», как ты думаешь?

Андрюша на минуту растерялся.

— Так ведь это… это когда писалось! В период подъема! В историческом разрезе надо брать.

Халатов досадливо махнул рукой.

— Я сейчас не о том! Значит, могут быть в жанре детектива и увлекательные и по-настояшему художественные произведения?.. А ты здесь что делаешь? — Халатов потряс страницами Андрюшиной рецензии. — Ты не борешься за качество произведений этого жанра! Нет! Ты зачеркиваешь сам жанр! Понятно тебе?

— Понятно, — сумрачно произнес Андрюша и потянулся за статьей. — Давайте переделаю.

Халатов отвел его руку.

— Одну минуту.

Он оценивающе взглянул на Андрюшу, на его расстроенное лицо и неожиданно спросил:

— До сих пор ты у нас печатал стихи и информации?

— Да.

— А теперь, юный друг мой, попробуй написать рассказ. Причем на свежем, фактическом материале.

— Какой рассказ? — удивился Андрюша.

— Детективный. Конечно, без тлетворного влияния Запада, а воспитательный, с характерами. И обязательно с острым, захватывающим сюжетом. Для воскресного номера. Чтобы его рвали из рук.

— Но про что писать? На каком материале?

— Э, голубчик, за этим дело не станет! Пойдешь, например, в уголовный розыск.

— Куда?!

— Чего ты пугаешься? — засмеялся Халатов.

Но Андрюшу уже охватил нетерпеливый азарт.

— Нет, это здорово — в уголовный розыск! Я там никогда еще не был. Значит, про бандитов писать?

— Вот ты завтра пойди посмотри, а потом посоветуемся, как и о чем писать.

Алексей Иванович Огнев любил в эти ранние часы не спеша пройтись по едва проснувшимся и словно еще умытым утренней прохладой улицам.

По старой армейской привычке, а может быть, из-за стариковской уже бессонницы, вставал он чуть свет, когда все еще спали, и, крадучись, выходил из комнаты, прихватив гантели старшего сына, сладко посапывавшего на железной раскладушке у окна. На кухне Алексей Иванович несколько минут заученными движениями, почти автоматически вращал и кидал гантели, потом умывался, тяжело ворочаясь под тонкой ледяной струйкой, и, выпив стакан чаю, выходил из дому.