Анна Данилова: Плюшевый свидетель

– Я вижу, вам плохо, – услышала она приятный низкий баритон. – Так что же конкретно с вами случилось?

– У меня был муж. Я говорю «был», потому что мужчина, который сейчас живет со мной в одной квартире, уже больше не является мне мужем. Хотя официально он, конечно, мой муж, Илья… Вы извините, что я повторяюсь. Я сильно нервничаю. Он однажды сказал мне: «Вера, ты стала другой, я не узнаю тебя. Где та женщина, которую я так любил?» Я ответила ему, что я не изменилась, что изменился мир вокруг меня. Люди стали злее, они ненавидят меня, не хотят меня…

– В каком смысле? – перебил ее доктор Нагаев.

– Я потеряла работу… – и Вера беспомощно принялась теребить край своей шелковой косынки. – А когда денег нет, чувствуешь себя скверно. Мы перешли на макароны, я поправилась… Я понимаю, что это не оправдание, но, наверное, мой муж прав, а я веду себя по-идиотски… Вы извините меня, мне надо идти…

И Вера вдруг резко, импульсивно рванулась со своего места. Но твердая мужская рука успела схватить ее руку и прижать к сухому и теплому дереву скамейки. Ей показалось, что она за то время, что сидит здесь, рядом с этим всезнающим и самодостаточным человеком (каковыми в ее глазах были все психотерапевты), расплылась еще больше и что волосы ее растрепались от ветра и стоят дыбом, что тушь размазалась вокруг глаз и помада побледнела, да и вся она сейчас походит на старуху.

– Как вас зовут? – спросил доктор Нагаев.

– Вера, – устало проговорила она и закрыла глаза, не в силах вынести яркого солнца и такого же яркого, сильного и испепеляющего взгляда. – Это было ошибкой.

– Что именно?

– То, что я пришла сюда. И замужество тоже было ошибкой.

– Вера, хотите кофе?

Она удивилась. Но потом сочла это предложение как нельзя более кстати. Здесь, в парке, под слепящим весенним солнцем, она казалась себе очень уязвимой. Тут на нее смотрели деревья, раскинувшийся у ног пруд с утками, галдящие и словно только что проснувшиеся от зимней спячки громкоголосые дети со своими нянями и мамашами, скучающий фотограф, сидящий на скамейке в обнимку с огромным розовым плюшевым слоном, зеленые старые беседки, облака, наконец. И ей казалось, что все они уже посвящены в ее трагедию. А в кафе, непременно полутемном и тихом, в ее глаза заглянет, в лучшем случае, лишь маленькая чашка с кофе. Не считая испытующего и умного (быть может, еще и сочувствующего) взгляда доктора Нагаева.

Я схожу с ума. Что такое лезет мне в голову?

Она покорно последовала за доктором, моля бога лишь об одном – чтобы это кафе оказалось совсем близко от парка. Она была не в силах долго идти. Ноги подкашивались, да и тело не слушалось ее, словно было чужое.

…Тот день она всегда будет помнить смутно. Весенний воздух, сладковатый и пьянящий на вкус, замешанный на аромате пробуждающихся деревьев, ворвался в распахнутое окно тихой квартиры, куда привел ее доктор Нагаев, и закружил ей голову. Она так и не вспомнит, какой они пили кофе: растворимый или нет, с нежным запахом ирландского ликера или это была просто крепкая и душистая «арабика». Доктор Нагаев помог ей освободиться от длинного, чрезмерно шуршащего плаща, поиграл, помахав, переливающейся на солнце шелковой зеленовато-голубой косынкой и нагнулся, чтобы снять с нее запыленные коричневые туфли. Вера двигалась, словно кто-то управлял ею . Гипноз , вдруг неожиданно весело решила она. Все, что происходило с ней, казалось фрагментами какого-то очень далекого, туманящегося в памяти сна.

– Вам с сахаром или без?

– С сахаром, – отвечала она, ступая ногами в чулках по желтому блестящему паркету, на котором не было ни пылинки. – Кто же это кофе пьет без сахара?

Она нервно рассмеялась.

– У меня есть печенье. Ореховое.

Но вкуса орехового печенья она тоже не успела распробовать. Ее губы ощутили мягкое и горячее прикосновение чужих, неизведанных ею губ – Нагаев целовал ее. Долго и страстно, прижав к стене в гостиной. Под его жадными и ласковыми, бесстыдными и решительными руками ее тело уже не казалось ей таким большим, как еще час тому назад. А когда она открыла глаза, то поняла, что уже не принадлежит себе. Ворох ее одежды темным пятном маячил на ковре в спальне. Кровать неистово скрипела под их телами. Вера постанывала, а потом закричала и с силой вцепилась в простыню, как если бы это могло помочь ей освободиться от переливающейся через край энергии, переливающегося через край счастья.

Она выскочила из квартиры доктора Нагаева, застегиваясь на ходу. Теперь она отлично ощущала свое тело, ставшее необычайно легким и воздушным. Плащ казался невесомым, косынка бирюзовой бабочкой трепетала на груди. Вера почти бежала по улице, вдыхая полной грудью посвежевший к вечеру воздух, и пришла в себя только в своем дворе, где села на скамейку, чтобы отдышаться. В голове ее не было ни единой мысли. А вот тело, словно вырвавшись на свободу, казалось обнаженным, открытым постороннему взгляду. Она вновь почувствовала себя той Верой, которой была несколько лет тому назад, которой так восхищался тогда ее Илья.