Б. Седов - Дама Пик

Дядя Паша лишь усмехнулся.

Лично ему по нраву были женщины рослые и богатые телом.

Он взял бутылку и стал разливать водку уже не в три, а в шесть стопок. Их с самого начала было шесть, и поэтому Дядя Паша знал, что после окончания деловой части обязательно появятся смазливые невольницы.

Так что для него все это сюрпризом не было, не то что для недальновидного Саши Сухумского, который гостеприимными улыбками и жестами приглашал дам принять участие в вечеринке.

Все, что происходило в этом кабинете, фиксировалось тремя видеокамерами, расположенными в разных местах и обеспечивающими перекрытие ракурсов.

Василий Тимофеевич Затворов был предусмотрительным человеком и никогда не упускал возможности получить лишний козырь. Он совершенно справедливо полагал, что в жизни все может случиться, и ни одна важная встреча в этом кабинете не прошла без того, чтобы быть надежно зафиксированной в изображении и в звуке.

О том, что кабинет Затворова оборудован записывающей аппаратурой, не знал никто, кроме него самого. Будучи мужиком рукастым, он сам установил и замаскировал аппаратуру, причем сделал это так удачно, что даже жуликоватый заместитель не догадывался о том, что его визиты в стенной шкаф, где хранилось спиртное, не являются секретом для начальника.

На даче Василия Тимофеевича, во втором, замаскированном, подвале, который находился под основным и очевидным хранилищем соленых огурцов и старых велосипедов, хранилось около четырехсот кассет, которые по отдельности представляли собой опасное подобие разрозненных кусков урана, а соединенные вместе – стали бы бомбой, которая разнесла бы весь Питер не хуже «Толстяка», уничтожившего Хиросиму.

Их копии находились в другом, не менее надежном месте, но уже не в банальном дачном подполе, хотя бы и замаскированном, а в настоящем тайнике, оборудованном в глухом лесу неподалеку от приозерской турбазы «Яркое».

Все записи были тщательно отредактированы самим Василием Тимофеевичем, и все, что могло скомпрометировать его лично, было стерто.

Зато все остальное…

Откровения авторитетов, доносы стукачей, скандалы воров, поставленных нос к носу, противозаконные распоряжения и пожелания городских чиновников, навещавших начальника тюрьмы, маленькие и большие ментовские секреты – все это и многое другое было зафиксировано равнодушной видеокамерой и ждало своего часа.

Василий Тимофеевич Затворов уверенно полагал, что все питерские авторитеты, чиновники и менты у него в руках, и он, конечно же, был прав.

Суета в «Крестах» в этот день началась с самого утра.

Коснулось это и той камеры, в которой сидел Знахарь.

Под бодрящие покрикивания вертухаев зэки резво вынесли лишние койки, с оставшихся сняли надстроенные ярусы, и камера стала неожиданно просторнее и даже как-то светлее. Потом почти всех куда-то увели, и два шныря принесли восемь комплектов совершенно нового постельного белья, по числу оставшихся коек, столик, на котором были ваза с яблоками и грушами и несколько книг, и телевизор «Самсунг».

Начальник тюрьмы Запор, лично присутствовавший при этих непонятных перестановках, внушительно произнес:

– Фрукты не жрать. Сгною в карцере.

Восемь ничего не понимающих зэков стояли у стеночки и молча ждали хоть каких-то объяснений.

Запор презрительно посмотрел на них и наконец снизошел:

– К вам, козлам, комиссия гуманитарная приехала. Из самой Европы, из Нью-Йорка. Когда войдут в камеру – чтобы улыбались и были тихие, как зайчики. Если кто вякнет лишнего – вы меня знаете.

И он многозначительно посмотрел на каждого по очереди.

– Вопросы есть?

– Никак нет, – молодцевато ответил Дуст.

Он, как смотрящий по камере, о чем Запор, разумеется, знал, должен был ответить за всех, что он и сделал.

– Вот и хорошо, – одобрил его ответ Запор.

Он еще раз оглядел камеру и сказал:

– Сейчас вам принесут ведро и тряпки, и чтобы ни пылинки не было. Ни на полу, нигде.

Он повернулся, кивнул стоявшим за его спиной вертухаям и ушел.

Камера удивляла чистотой и непривычной тишиной.

В пространстве, которое еще недавно было набито трехъярусными койками и человеческими телами, даже появилось какое-то подобие эха, отдававшегося в пустых углах.

По лицу Тюри, завалившегося на койку и закинувшего руки за голову, блуждала довольная улыбка. Он в который раз окинул взглядом открывшийся в камере простор и, счастливо вздохнув, сказал: