Галина Щербакова: Трем девушкам кануть

Но тут в эти сорок подъезжающих к родине минут как-то заломило в сердце: террикончики, угольный ветер, шелест кукурузы – все такое смачное, звонкое, родное; сроду у него никаких эмоций не вызывал московский дом, а тут – любая хатка. Любой скворечник… Но знал – чувства эти ненадолго. Пять раз сбегает до ветру и затоскует по складненькому стульчаку. И обеды мамины – объедение, но уже через неделю – сил нет их есть. Хочется колбаски ломтиком, кофе с бараночкой. И разглядывание в упор на улице утомляет, хочется в толпу, чтоб раствориться, потеряться.

Но это будет потом, а сейчас подплывает Горловск с оглушительным запахом борща, который отменно варят в тамошнем вокзальном ресторане. Почти как мама.

Прямо рядом с окнами вагона проехала «Скорая».

«Поплохело кому-то», – подумал Юрай, прихватывая пониже ручек проклятый пакет.

– Заходи, – кричала ему вслед Алена. – Мы на Котовского, 15. От тебя рукой подать.

– Ладно, – ответил Юрай. Хорошо, что Рита его подвезет. Пакет без гарантий, это ясное дело. А банки, заразы, все в солидоле. Из стратегического запаса Куликовской битвы. Если еще раз хряснет, то придется отлавливать их на дороге.

«Скорая» стояла у третьего вагона, и из него выгружали носилки.

Юрай притормозил, выглядывая Риту. И увидел ее сразу. Она лежала на носилках криво, с повернутой вправо головой, с приоткрытым ртом. На носу ее сидела жирная вокзальная муха, и Юрай согнал эту муху и прикрыл Риту простыней. Этот жест был инстинктивным, но именно из-за него его потом пытали, откуда, мол, знал, что Емельянова мертва. «Откуда? Не знал!» – кричал он. Не знал. Прибежал и укрыл от мухи.

Хотя – честно – это была неправда. Он знал. Еще до мухи. Потому, увидев Риту, понял – Риты нет.

В общем, милиция не нашла ничего лучшего, как вцепиться в Юрая. Но это потом… А пока он накрывал Риту, тут же рядом возник запыхавшийся парень с букетом цветов, и Юрай первый спросил:

– Вы Ритин муж?

Парень посмотрел на закрытые носилки и закричал. И кричал пронзительно и долго, не обращая внимания ни на больших, ни на маленьких, ни на милиционеров.

Откуда-то Юрай вспомнил, что открытое криком горе переживается легче. Значит, в этом смысле парню повезло. Тогда кричи, парень, кричи!

Выяснились подробности. Проводница рассказала, что Рита рано умылась, сама принесла в служебку белье и попросила «чайку, а то во рту запах вчерашних грибов». От сахара Рита отказалась, сказала, что у нее конфеты. Потом проводница, которая сейчас кричала: «Я тут при чем? Я при чем?» – объясняла, как было дело дальше. Она понесла Рите билет. Рита пила чай. Так пила или нет?

– Что, я ей в рот заглядывала? – заорала проводница. – Стакан в руках держала. Я билет положила на столик и сказала: «Деньги положьте на стол. И имейте в виду: чай теперь дорогой. Копейки мне ваши не суйте».

Когда через – десять? пятнадцать? – минут проводница пришла за деньгами, Рита сидела, прислонившись к стеклу окна.

– Криво как-то, – продолжала она. – Я глазами стала на столике искать деньги – нету. Сказала ей. А она ни гу-гу… Сидит как чурка. Я решила – сомлела. Крикнула начальнику, он в нашем вагоне как раз едет. Он ее по щекам побил. Скажите, Николай Павлович! Скажите! Били?..

– Не то что бил, – хрипло ответил неопрятного вида железнодорожник, – ты такое скажешь. Хлопал…

Проводница же вспомнила, что вечером в купе выпивали.

– Вот он пришел, – показала она на Юрая, – с многодетной. Я ее как увидела с выводком на перроне, не дай бог, думаю, ко мне в вагон.

Если бы не Ритин муж, все можно было снести: дурацкие вопросы, дурацкие намеки, даже запугивание. Юрай милиции сочувствовал. Свалилось им на голову дело – и никаких концов, не считая его. И хоть он тоже никакой не конец, они-то этого не знают! Опять же проклятый совковый непрофессионализм. Поезд ушел, но своего человека в нем не оставили. А там ведь мужик поехал новороссийский. Но проводница сказала:

– Он спал. Даже когда я шум подняла, он подушку на ухо натянул – и все.

Милиция этим и удовлетворилась.

Черт с ней, с милицией! Ритин муж плакал, кричал, то что мама назвала бы – рвал на себе волосы, – и буравил, буравил при этом Юрая глазами. Его одного. И опять же… Милиция многодетную Алену ни о чем не спросила, семья села в «рафик» и тю-тю… А ведь он с Аленой был у Риты, и ушли они вместе. Целовались, между прочим. Юрая же с банками не отпускали. И кто? И куда? И откуда? И как же это вы так сразу догадались пеленочку на лицо покойницы натянуть? Откуда у вас было это знание о смерти?