Галина Щербакова - Трем девушкам кануть

Юрай отворил скрипучую балконную дверь. Узенький балкончик с хилыми перильцами, казалось, дышал на ладан. «Чертовы строители! – подумал Юрай. – Что за сооружение?»

– Не бойся, – сказала Нина Павловна, будто услышав его мысли. – Он только с виду хлипкий, а по жизни вполне. Шатается и гнется, но не ломается. Как человек…

Юрай смотрел в небо. Где у нас Медведица, с какого краю? Медведица была не с краю. Она висела над ним, выполненная четко, как на чертеже. Окно соседней квартиры было глухо зашторенным, темным. «Там живет горе, – подумал Юрай, – которому полагается кончаться. Все кончается, все…» В черноте окна на подоконнике белелась коробка. Юрай сделал шаг к окну. Коробка с обувью. Торчит носок с толстой подошвой. Ну и что? Пройдись по городу и посчитай, сколько коробок с обувью стоит на подоконниках? У всех коробки, у всех в руках картонная рыба.

Такой пейзаж.

Он вернулся к Нине Павловне.

– Хорошая ночь? – спросила она.

– Медведица просто сияет, – ответил Юрай.

– В это время она всегда у меня на балконе. Юрай! Не бери в голову лишнего, а? Мне не нравится твое хобби искать преступника. Ты должен писать, дружок, писать.

– Ладно, – сказал Юрай. – Значит, если я вам звоню, то соседи могут взять трубку и слушать?

– Конечно. Но никто так не делает. Когда телефон занят, мы стучим друг другу в стенку.

– Элементарно, – засмеялся Юрай. – А я бы лично подслушивал. Я, Нина Павловна, до ужаса любопытный. Я бы все про вас вызнал.

– Дурачок, – печально сказала Нина Павловна, – про меня и так все вызнано.

Зачем он взлетел на третий этаж соседнего подъезда? Красиво обитая дверь посверкивала золотистыми шляпками. И ручка у двери была не рядовая, не ширпотребовская, а индивидуального выполнения, чтобы любить ее как свою собственную, не инкубаторского разлива.

А потом Юрай убедился в существовании мира, который ни по физике, ни по химии проходим не был, а тем не менее существовал, независимо от опытов познания, а даже как бы вопреки им.

«Я, как Баба-Яга, чую человеческий дух, – думал Юрай, оглаживая звонок, но звонить не решаясь: – Ну что я скажу, спрошу, откройся мне дверь?»

Так он и не решился, а когда спустился вниз, у дверей столкнулся с Севой Румянцевым. Потому что Юрай думал о нем, он его узнал сразу. Нынешний Сева похож на того кладбищенского не был, а был аккуратен, подтянут, только в глазах его затаилось что-то от того воющего человека. Момент безумия, что ли? А может, так в максимальном приближении выглядит горе, желающее, чтоб его пережили?

– Привет! – сказал Юрай. – А я был у Нины Павловны.

– Она в соседнем подъезде, – ответил Сева.

– Ну да, – засмеялся Юрай. – Но я между делом еще и материал собираю, как тут у вас строят. Все перила, начиная с балконных, на честном слове и на одном гвозде.

– Да, – ответил Сева, обходя Юрая. – Мелочи жизни именно таковы. – И он пошел наверх, спокойно так и достойно. И с Юраем говорить не хотел.

А чего Юрай ждал? Что будет зван в дом и ему покажут ботинки, и выяснится, что они куплены в местном магазине, и Юрай скажет – извини, а Сева скажет – ну и сволочь же ты, парень.

Но никто Юрая не позвал и никто не удивился, что он торчит в чужом подъезде.

– А что с этой, с Олей? – крикнул Юрай в уже закрывающуюся дверь.

– Ты извини, но мне как-то не до нее было, – ответил Сева.

«Ему настолько не до кого, – подумал Юрай, – что он даже не удивился, что я снова здесь. Мы же тогда попрощались надолго…»

А «мастер по очкам» как в воду канул. Впрочем, вещь эта в природе жизни не редкостная, поэтому Юрай что-то там ладил сам, а мама критически ходила вокруг, вслух размышляя о том, что в жизни бывает много чего, но, к примеру, провалиться в собственную уборную – дело последнее. Лучше уж в ней сгореть. И Юрай прыгал на досках, доказывая маме их крепость. Он, Юрай, парень хорошего веса, а ты, мама, вообще пушок.

Одним словом, строительство уборной проходило весело, и в Москву ушла телеграмма, что нужна еще неделя и что очерк о мастере-строителе обязательно будет. «Откуда, хотелось бы знать», – думал Юрай, оплачивая телеграмму.

В конце концов мама пошла домой к мастеру, а он, мастер, именно в этот момент сам пришел, пьяный и обросший. Принес доску с наполовину вырезанным «очком» и сказал:

– Парень! Не до тебя. Племянница пропала. Девка молодая, гулящая, могла, конечно, и завеяться, но четыре дня как нету. Сестра лежит в приступе, корова не доена. Муж у нее шофер дальних рейсов, не отловить. Приходится заниматься и коровой, и сестрой. А порося кричит? Кричит. А курам насыпь? Насыпь… Бери половинку очка, а другую выруби сам по моему шаблону. Это дело нехитрое, парень. А если б война! и ты один мужик на все про все? Деньги мне ваши не нужны, у меня рабочая гордость, но если ты мне нальешь стопарик, то я не обижусь, потому что без него такие неприятности не выдержать. А сучка-девка определенно где-то загуляла, у меня полная на это уверенность.