Галина Щербакова - Скелет в шкафу

– Иди в милицию, – сказал Юрай Коле. И тот кинулся бегом так споро, что упал, растянулся во дворе, захромал, виновато посмотрел на Юрая и уже не побежал, заковылял.

Юрай стал оглядываться. Он знал этот запах. Запах старой записывающей техники. Когда он начинал работать на радио, поначалу болела от него голова. Здесь был диктофон или магнитофон, который выходил из строя в самый ответственный момент, а главное – шипел и пах, шипел и пах.

Но ничего похожего в комнате не замечалось. Значит, уже раньше сюда приходили и улику унесли. Но теперь, если он скажет это милиции, его прежде всего заподозрят в сокрытии, кого же еще?

Начинала мучительно болеть голова. А запах уже уходил, по дому гулял сквознячок. Пришла вполне спасительная мысль: если Юрай сам ничего не скажет, то тайны исчезновения улики как бы и не будет. Не знаешь – значит, этого нет.

Он вышел во двор. Сел на лавочку. Что-то его забеспокоило, но он не мог понять, что… Ну, конечно… Здесь кто-то недавно сидел. Сидел и отбрасывал суховье листьев и веток ногами. Землю расчесывали узким носком обуви, и напротив лавочки нагреблась целая куча, которая уже шевелилась от ветра и еще чуть-чуть – распалась бы, рассыпалась, разлетелась.

Кто-то здесь был… Некий некто сидел на лавочке, а потом унес магнитофон. Носок, шевеливший листья, был узкий. Женский. Единственную женщину, попадающую в начертанный Юраем круг, могли звать Лилей. Но может, и нет?..

И этот (эта) третий (третья), скорей всего, и поставил точку в драме на даче, хотя, собственно, почему поставил? Кто ему это сказал? Просто случилось это число: шесть.

Милиция приехала не быстро, в околотке была перестрелка, и погибли люди. Два откинутых на спинку стульев трупа с кофейником и чашками на столе и незаряженным пистолетом выглядели так идиллически после разбрызганных по стенкам мозгов, что и разговор пошел какой-то почти семейный, душевный. В кармане Красицкого лежала фотография. Тася и маленькая девочка, лет двух-трех. На обороте было написано: «Дорогому папочке от доченьки Лили. Ей тут два года и четыре месяца».

Юрай сразу узнал цвет пасты своей собственной ручки. Тася записывала их московский телефон, и в ее ручке кончилась паста. Юрай отдал ей свой «биг». Это произошло совсем недавно; во времена, когда Лиле было два года, «бигов» в продаже не наблюдалось. Но это уже тонкости. Милиция охотно приняла в свой скарб то, что потяжелее. Старая любовь, старый грех и общая смерть. Почему? Да по сговору. Потому как, если убийство, то кто кого? Они же оба мертвые.

Спорили, можно сказать, весело, потому что все получалось как бы фифти-фифти. Если Красицкий отравил Тасю за то, что она стала к нему вязаться с дочерью и всеми делами, то какой смысл убить Тасю, а фотографию оставить? Нелогично. Если Тася решила ему отомстить, тоже глупо. Она вольно или невольно подставляет дочь. Ту теперь затаскают. А насчет чего другого, дело, считай, безнадежное, если нет завещания по всей форме или доказательств отцовства Красицкого. Мало ли на кого баба может показать пальцем? И Красицкому, и Тасе со всех точек зрения важнее было жить. Никто ничего со смерти не поимел.

– А если некто третий? – спросил Юрай, вспоминая уже выдохшийся запах магнитофона и уже развеянную кучу листьев у лавочки.

– Никаких следов, – ответил местный служивый. – Конечно, жена сначала, потом дочь, он, – не хухры-мухры… Но пусть ищут те, кому положено.

Те, кому положено, приезжали тоже. Строго поспрашивали Юрая, сказали, что дочь Таси не в курсе. Была ночью дома, спала. С мальчиком и еще одной беженкой. Были у нее те, кому положено, жалели женщину, что живет в сторожке стадиона с малым дитем. Да разве она одна такая? Кто и где только сейчас не живет по всей Руси великой… Даже повздыхали, что прав у внебрачной – ноль, даже на то, чтобы временно занять дачу. Теперь-то и законным детям приходится иногда биться, чтобы доказать право на наследство. Дело это тонкое. А тут… Кто-то кого-то трахнул по молодости. О чем речь, граждане? Кто ж это будет брать в расчет?

Кому положено, те уехали. И стало совсем тихо. А потом пришел Коля и спросил у Юрая, как ему жить дальше. Выяснилось, что это он вытащил патроны у Красицкого. Послала его Тася. Объяснила толково: старик в депрессии, мало ли что… Надо его обезопасить. Пистолет, мол, лежит там-то.

– А ты не спросил, откуда она это знает?

– Она сказала, что время от времени делает Красицкому уколы, что они старые приятели, но раньше их добрым отношениям мешала жена Красицкого, а сейчас, мол, все налаживается.