— Я ничего себе не приписывал, — огрызнулся Касти.
Он с трудом мог поверить, что все это происходит именно с ним.
— Я провожу в больнице гораздо больше времени, чем мне оплачивают, — доктор снизил тон, — о чем вам, коль скоро вы следите за мной, должно быть известно. И иногда после двенадцати часов работы я просто не в состоянии вспомнить, что нужно отметить удостоверение.
— Простите, — настаивал второй карабинер, который, кажется, был главным, — но вы не вольны решать, сколько часов обязаны проводить на работе. Я принял бы ваши объяснения, если бы вы отрабатывали те часы, которые ранее приписали себе. Или ваша так называемая «рассеянность» посещает вас лишь в определенных случаях?
Касти едва сдержался, чтобы не смазать по этой полицейской роже. Разница в возрасте и физической подготовке была явно не в его пользу.
— Сколько времени вы следите за мной? — спросил он скорее из злости, чем из любопытства.
— Мы вовсе не следим за вами, — ответил главный. — У вас была возможность исправить свою оплошность, но вы доказали, что нарушение режима работы входит у вас в привычку. А в настоящий момент вы к тому же вынесли из больницы принадлежащее ей имущество.
Врач даже не понял сразу, о чем идет речь. Он же ничего не украл?! Затем внимательно посмотрел на папку у себя в руках.
— Это статья о новых лекарствах, применяемых в нефрологии, — сказал он больше самому себе, чем карабинерам. — Мне запрещено ее читать?
— Мы не говорим о ее содержании, — уточнил полицейский, — мы имеем в виду саму папку. Печати на них для того и проставлены, чтобы персонал не мог их вынести.
Доктор Касти подавил инстинкт самообороны и взял себя в руки. Ему предъявляют обвинение в мошенничестве и краже из-за какой-то грошовой папки! Из-за такого пустяка можно придраться к любому сотруднику больницы.
Вне себя от гнева, доктор решил просто не обращать внимания на двух идиотов, обвинявших его в административных и уголовных нарушениях, в результате чего его могли временно отстранить от должности и лишить зарплаты. Он попытался пройти сквозь них, но старший из двух карабинеров подчеркнуто вежливо попросил его вернуть удостоверение. Касти спокойно мог бы отказаться, но сейчас у него даже не было сил сопротивляться. Он понял, что подобное требование поступит и от администрации, которая, вероятно, и науськала на него «НАС». Врач вынул удостоверение и передал его блондину с челкой — старший карабинер вызывал у него отвращение.
— Это жест доброй воли? — спросил блондин.
— Да, но только потому, что вы мне симпатичны, — бросил доктор, уходя.
Эта мясная лавка была бы похожа на любую другую, если бы не отвратительная вонь. Здесь едко пахло мясом, кожей и кровью забитого скота. Вот он, истинный запах еды, напоминающий о том, что сначала животное убивают, затем тушу разделывают: отделяют мускулы, высушивают.
Марко прибыл раньше других, в восемь утра. Благодаря информации, полученной от Мормино, он был на шаг впереди конкурентов. За прилавком никого не было, но со второго этажа доносился звук шагов, словно там ходили взад-вперед несколько человек.
Из дверей выглянул элегантный мужчина и спросил по-итальянски с легким французским акцентом:
— Что вам угодно?
— Я ищу господина Заркафа.
— А вы…
— Журналист «Воче», Марко Камби.
— Ах, так это вы опубликовали данные обо мне в газете. Заркаф — это я.
Двое мужчин пожали друг другу руки. Заркаф держался подчеркнуто любезно.
— Наверное, лучше закрыть дверь, — сказал он, задвигая засов.
Марко почему-то показалось, что торговец ждал его. Заркаф провел его внутрь магазина. Они прошли через холодильную камеру, где свисали с потолка туши животных, и направились в одну из задних комнат, в которой стояли письменный стол из темного дерева и два кресла перед ним. Марко подождал, пока Заркаф предложит ему сесть. Шум шагов наверху усилился.
— Извините, — заметил Заркаф, — у меня сейчас многовато посетителей. Это все из-за племянника. Вы ведь тоже пожаловали сюда из-за него, не правда ли?
— Вы же читали мою статью, — ответил репортер, извлекая из кармана синюю тетрадь.
Марко был удивлен: Заркаф вел себя как радушный хозяин, словно смерть Лукмана вовсе его не касалась.
— Позвольте выразить вам соболезнования.
Заркаф пожал плечами:
— Он следовал своей судьбе.
— То есть?
— Употреблял наркотики. И продолжал предаваться этому пороку, хотя я дал ему приют и работу и старался уберечь от всякого рода неприятностей.
Читать дальше