— Опиши мне ее, — велела Лола.
— Я ее видела только мельком и сразу убежала!
— Постарайся, Ингрид. Ну же!
Голос смягчился, но сквозь стекла очков Лолы смотрели глаза хищной совы, питающейся только правдой.
— Похоже на мужскую руку. И из нее торчал гвоздь.
Лола опять налила ей вина и знаком велела немедленно выпить. Ингрид повиновалась.
— Какой гвоздь?
— Самый обычный. Длинный и тонкий. Гвоздь как гвоздь.
— Кровь была?
— Не припомню.
— А рука какого цвета?
— Бледная или скорее зеленоватая с черными венами.
— Она может быть из магазина приколов.
— Судя по эффекту, вышло весьма правдоподобно.
— Ну, хватит разговоров. Пошли к тебе. Я посмотрю сама, и, если это не пластмасса, позвоним Бартельми.
Ингрид была оглушена сильнее, чем если бы она выпила все запасы портвейна у Лолы. Мрачная атмосфера больницы, холод, которым веяло в номере в «Астор Майо», и эта жуткая рука… Кусочки рассыпавшегося пазла кружились в безумном танце: осмелься кто-нибудь восстановить картину этого ужаса, она была бы похожа на полотно Моне, загаженное птицами. Затоптанный ногами лучезарный день. Попранное обещание счастья. «Моя голова забита чепухой вроде этих метафор», — подумала Ингрид, следуя за Лолой по лестнице, потом по улице, залитой ласковыми лучами заходящего солнца, которые сейчас казались неуместными. По улице еще носились несколько разносчиков-камикадзе на мопедах.
Ступая спортивным шагом, ее мощная спутница всю дорогу расспрашивала ее о последних клиентах. Только те же, что всегда. О любовных связях. Ни с кем. О случайных поставщиках, нежданных гостях и прочих приставалах. Nobody. [17] Никого (англ.).
Но массажистка на первом этаже была легкой добычей для случайного злоумышленника. Тут они подошли к дверям, и Лола освидетельствовала замок массажного кабинета, найдя его в полной сохранности. Ингрид пояснила, что не успела поискать следы насильственного прохода.
— Говорят «проникновение», Ингрид.
— А что такое тогда «преступление»?
— Будем разбираться в тайнах терминологии в другой раз! — бросила Лола, переступая порог кабинета. — И вообще молчи, мне нужно сосредоточиться.
Несмотря на властный тон, Ингрид радовалась, что вновь обрела свою Лолу. Настоящую, не злую буку. Лолу благородную, готовую горы свернуть ради своих друзей. Давно пора. И в самом деле, как только она оказалась на кухне, служившей также приемной, отставной комиссар не стала терять ни секунды драгоценного времени. Она взяла щипцы для тостов, открыла холодильник, вынула руку и не колеблясь стала ее тщательно изучать, потом понюхала. По ее словам, это была подлинная левая рука, принадлежавшая лицу мужского пола. Сохранившаяся благодаря неизвестному веществу, похожему на цветочную эссенцию. Лола положила ее на место, затем осмотрела квартиру. Следов взлома она не обнаружила.
— Разве говорят не «слома»?
— Помолчи!
— А почему?
— Ты оставишь в покое стилистику? Да или нет, черт побери?
Пока Ингрид звонила в слесарную мастерскую, Лола достала мобильник из кармана своего жуткого сиреневого платья и позвонила бывшему заместителю, лейтенанту Жерому Бартельми.
— Опять этот зануда недоступен! — пробурчала она. — Каждую неделю он осведомляется о моем здоровье, которое совсем не нуждается в такой заботе, но когда он нужен, не берет трубку!
— Он, наверное, в засаде и отключил свой мобильник.
— Ну и что? Виброзвонок работает и на подводной лодке.
— Бартельми сидит в засаде под водой!
— Подлодка, иначе говоря «пол», — это машина, в которой засели полицейские, детка. И она как раз не пропускает звуков. Я сидела в ней часами и знаю, о чем говорю. Так вот, я отвечала на телефонные звонки. Я способна делать несколько вещей сразу.
Лола оставила на автоответчике лейтенанта категорический приказ явиться на Пассаж-дю-Дезир, пусть даже поздно ночью, у Ингрид Дизель неприятности. И пусть прихватит пакет для вещественных доказательств. Женщины уселись каждая на свое канапе (по неизвестной причине Лола всегда выбирала оранжевое) и некоторое время молча смотрели друг на друга.
— Что меня больше всего тревожит в этом натюрморте, исполненном с большим вкусом, так это гвоздь, — сказала Лола.
— Меня бы это тревожило и без гвоздя.
— Не знаю, подъем ли религиозного чувства и национального самосознания в нашей прекрасной светской Франции слишком сильно вскружил мне голову, но в расширительном смысле я могу истолковать этот сюрприз из холодильника как напоминание о распятом Христе.
Читать дальше