Дмитрий Щеглов - Сентиментальный детектив

Вспомни наши далекие годы. Нечаянно пришла ко мне любовь. Заискрилась, загорелась, я. Была пьяна тобою.

Красноречивее слов, были твои изумленно-вопрошающие глаза, но красноречивей твоих глаз, были нити и узоры неповторимых, ласковых слов, что ты находил в тиши ночной. Медоточивый язык твой сводил меня с ума. Ты называл меня – соперницей луны, а я смеялась. Ты сравнивал с прекрасной розой в гуще сада, я пахла розой. Я открывала губы для поцелуя, считал ты жемчуг сахарных зубов. Твоя услада-лада в нежданном счастье, как в синем, синем озере купалась. И даже сладкозвучный соловей, что пел у нас под окном, услышав нежный шепот твой, стыдливо улетал.

Смейся милый, смейся, ночей тех упоительно-сладких, я невольный пособник и живой свидетель.

Святыня ты моя. Все для меня сейчас мертво. Ложусь я с твоим именем, и с именем твоим встаю. Мой месяц светлоликий. Любимый мой. Прощай навеки.

А теперь немного прозы.

Лешка у меня знаешь кто? Оперативник. Мастером работал на стройке, а когда мы поженились, его направили в милицейскую школу.

Сам знаешь, семейная жизнь – тяжелое и сложное дело. Скрепляющий раствор в нем – долг. Вот и несешь его, как крест. Сумбурно пишу, но ничего, поймешь.

Лешка после нашей женитьбы, постоянно сидел у тебя на хвосте.

Он мне сразу заявил:

– Если захочешь узнать, как живет твой писаный красавчик, ты мне только скажи, я про него тебе всю подноготную выложу. Он еще подумать и сделать не успеет, как ты раньше его будешь знать. Мне это ничего не станет, мне только практика будет.

Я обиделась за тебя, почему он тебя писаным красавчиком, назвал. Ты был, конечно, пригож собою: стройный как тополь, прямой взгляд, белое, чистое лицо, волнистые волосы. Я молчу, а он подтрунивает:

– Жениться твой, собрался… не интересно, на ком? А то сниму их голубков, прямо тепленьких. Хоть полюбуешься.

Фотоаппарат Зенит со съемными профессиональными объективами у него был. Ты должен был на диплом выходить. Я раньше всегда мечтала тебя случайно встретить. Надеялась, по крайней мере. Хоть одним глазком на тебя посмотреть. А когда дело к выпуску подошло, страх меня взял, вдруг тебя распределят куда-нибудь в другой город? Тогда вообще никакого шанса встретиться, даже случайно, не будет. И тут Лешка меня обрадовал, женишься ты.

Я гадаю, москвичка она или может сокурсница приезжая? Если сокурсница, одно направление на двоих дадут, и отправят в какой-нибудь дальний Усть-Кут. Ладно, думаю, пусть хоть фотографии останутся.

– Интересно, конечно! – отвечаю Лешке.

Через день он мне подает фотографии.

– Смотри, – говорит, – на какой он драной кошке женился!

Я хвать у него фотографии, и ничего не пойму. К дворцу бракосочетания, зеленый, крытый Рафик подъехал, на нем «ветлечебница» написано. Вот открываются две задние двери, вот ты выпрыгиваешь, вот шафер-дружок с лентой через плечо. Вот, наконец, невеста ладится, то спиной, то передом; ищет ногой лесенку, чтобы ногу поставить, платье кверху подняла, трусики видны. Лешка, стервец, этот момент хорошо заснял. Фигурку у невесты облизал со всех сторон. Ноги, бюст, полные, белые руки, аппетитные округлости, все у невесты отменное. Даже слишком.

– Призовая кобылка! – так оценил ее Лешка.

– А лицо спрашиваю, чего не снял?

Он смеется.

– Лицо? Там нечего было снимать. Кикимора. Ты бы видела, какую обезьяну он привез. Он правильно выбрал машину. Ей только ветлечебница к лицу. Драная кошка, говорю же тебе.

Сейчас, дома у тебя, я хорошо рассмотрела Клавдию. Красавица она у тебя. Слишком яркая я бы сказала, броская у нее красота. На такую, наверно, мужики оглядываются. Не хотел видно тогда меня расстраивать Лешка, и не показал остальные фото.»

Рюрик отложил в сторону письмо. Свадьбу он хорошо помнил. И Клавдию помнил. Запал тогда он на нее. Клавдия вызывала у него жгучее, нечеловеческое желание постоянно владеть ею. Ненасытен он был, как дикарь, проведший на необитаемом острове в одиночестве двадцать лет. Неистовый самец в нем тогда проснулся.

Рюрик с друзьями должен был на двух машинах подъехать к дому невесты в двенадцать часов. Приехали ребята вовремя, но пока провозилась невеста, выехали с небольшим опозданием. Теща с живым еще тестем были недовольны.

Не те машины, видите ли, Рюрик заказал. Волги обычные.

– Мы бы тебе денег дали зятек!

– Нам, для единственной, ничего не жалко. – подтвердил будущий тесть.

Мать Клавдии, Римма Михайловна, с нескрываемым презрением оглядела, дешевый, черный костюм Рюрика. Ее супруг, член-корреспондент, который не вылезал из-за границы, одевался как лондонский денди. Ей и так уже подруги говорили, что Рюрик, не та пара для ее дочери. Зачем, мол, отдала? Будущая теща Скударя обиженно поджимала губы и зло отвечала: