Магдален Нэб - Невинные

Идя по коридору, он не торопился. Наоборот, он чувствовал, что двигается все медленнее. Толстая зеленая ковровая дорожка скрадывала звук его шагов. Это обстоятельство да еще слабость от недосыпа создавали у него ощущение, будто ему снова снится кошмар. Снова болела грудь от жгучей тревоги, темнота грозила поглотить сознание. Он шел по ковровой дорожке как будто в замедленной съемке, успевая заметить тысячи мелких деталей, а также их отсутствие. Не было слышно телефонных звонков, никто не обгонял его, спеша с бумагами из кабинета в кабинет, хотя вокруг было много закрытых дверей. Потянуло сигаретным дымом. В конце коридора находилось просторное помещение с ковровым покрытием на полу. Инспектор боковым зрением отметил большой стол слева, легкий аромат духов и худые смуглые плечи молодой женщины, которая молча проводила его глазами. Он не повернул головы. Он не сводил взгляда с открытой двери впереди. Подошел к ней и остановился.

— Перуцци, Джерардо.

— Здесь. — Это вышло как на школьной перекличке. Джерардо сидел, откинувшись в кожаном офисном кресле, вытянув длинные ноги под большим антикварным столом, с сигарой во рту.

Теперь инспектор никуда не торопился. Он мог хоть всю жизнь рассматривать этого человека и его кабинет. Это был большой кабинет. Скромную зеленую дорожку сменили чудесные персидские ковры. Мебель была полированного дерева. Инспектор достаточно походил по антикварным магазинам, чтобы представлять себе цену стоявших в кабинете шкафов и бюро. Освещение было современное, а картины на стенах — старинные. Инспектор видел свое отражение в массивном зеркале, где могли бы поместиться пятеро таких, как он, в резной позолоченной деревянной раме, которая, в свою очередь, отражала позолоту у него на фуражке. Он снял фуражку, сделал медленный выдох, и все это под ироничным взглядом человека напротив. Инспектор не собирался заговаривать первым. Он знал, что нашел то, что искал. Этого было достаточно.

— Вы пришли меня арестовать? Или, быть может, для начала присядете?

Оглядевшись, инспектор выбрал стул покрепче и сел, надев фуражку на колено.

— Откуда вы узнали? Простое любопытство. Это не так уж важно.

— Да. Это неважно. Разве что для вашего отца.

— Мой отец — дурак. Как вы сами, должно быть, заметили. Насколько я понимаю, вы с ним знакомы.

— Да. Я с ним знаком.

— Всю жизнь просидел в своей убогой дыре, тачая свои старомодные башмаки. На фабрике таких сделают тысячу, пока он возится с одной парой.

— Вероятно, вы правы.

— Ну и как же вы узнали? Неужели она проболталась своему дружку о разговоре с управляющим? А сказала, что нет, сучка.

— Нет. Вы, я полагаю, знали о намерении управляющего поговорить с ней.

— Конечно, знал. Мне ничего не оставалось, как только согласиться. Он грозил отказать в кредите.

— Зачем вам это понадобилось? Зачем, когда вы и без того всем этим, — он обвел взглядом богатство, окружавшее его, — владели так долго и получили так легко?

Молодой человек пожал плечами:

— Мне приглянулся БМВ. На «мерседесе» я чуть не попал в аварию. И кроме того, я хотел купить эти апартаменты. Вносить арендную плату — это занятие для дураков.

— Как и шить обувь.

— Верно.

— Скажите, а у вас есть клиенты?

— Есть парочка. Мелкие заказы. Их принимает девушка. Мне не приходится ей много платить, а ей не приходится много работать. Наверное, проводит время, рассылая анекдоты друзьям по электронной почте.

— Я полагаю, это именно она занималась счетами вашего отца?

— За это я ей и плачу.

— И она никогда ничего не подозревала?

— С чего это? Не ее дело, как мой отец тратит свои деньги.

— Ваш отец не тратил свои деньги.

— Еще большая глупость с его стороны. Он и не знает, как это делается. Он и понятия не имеет о настоящей жизни, ему недосуг высунуть нос из своей убогой мастерской. Знаете, сколько раз они с матерью ездили в отпуск? Один. Один раз! Свой медовый месяц они провели в Пьетрасанте. Шезлонги и велосипедные прогулки вдоль побережья. Боже ты мой! Это просто убожество! А потом они всегда закрывали в августе мастерскую и ходили по музеям, как парочка глупых туристов. Или отправлялись в «путешествие», как они это называли, в Сан-Джиминано и Сиену. Я ему, бывало, говорил: «Почему бы вам не поехать за границу, не вырваться из этой рутины?» — «Зачем нам за границу? У нас тут самые знаменитые произведения искусства и самые красивые на свете здания. У нас тут море, и поля, и горы, не говоря уж о вине, еде и музеях. Куда можно поехать, чтобы найти места лучше наших?» Его самого надо выставлять в каком-нибудь музее вместе с другими флорентийцами вроде него.