Владимир Кашин - По ту сторону добра

— Кое-что слышал от вашей сестры.

— Ах, какое это имеет значение! Борис Сергеевич даже ревновал Таисию ко мне. Ведь он ничего ей не дал в жизни. Боюсь утверждать, но из-за него она погубила свою карьеру, он стал ее злой судьбой… А тут приехала я. И сестра потянулась ко мне, как к спасательному кругу…

Миссис Томсон разговорилась, и с нее, как чешуя под скребком, стала слетать напускная горделивость и приобретенная английская сдержанность. Этому способствовало и то, что уравновешенный, с первой проседью в поредевших волосах подполковник, в далеко не новом коричневом костюме, не был назойливым, как английские полицейские, не спрашивал о прошлом и не укорял за то, что в свое время она не вернулась на родину. Миссис Томсон сама не узнавала себя: откуда слова брались! Но сдержаться уже не могла.

Коваль понимал ее состояние. Первый страх прошел. Так бывает, когда вдруг ослабевает тревога, натянутые нервы резко расслабляются и лишь активность — все равно какая — способна снять душевный стресс… Появляются чрезмерная болтливость и излишняя суетливость…

— Не могу смириться с тем, что сестра опустилась, — горячо говорила миссис Томсон. — Жизнь, конечно, не баловала их, и была у них общая обида на несложившуюся судьбу, у каждого — свою… И эта общая обида равняла их и притягивала. Они дорожили таким отношением, укрывались от нелегких жизненных проблем в одну скорлупу. Они жаловались на своих недругов, и враги одного становились врагами другого. Понимали и сочувствовали друг другу, как никто… Быт у них был, как вы могли видеть, не самый лучший. Из рассказа Таисии и собственных немногих наблюдений я поняла, что она заботилась о своем Борисе, как о малом ребенке, и он принимал это за должное. Целыми днями от нечего делать перебирали свои воспоминания, которые становились особенно яркими после выпитого вина. Они никому не мешали, и им никто не мешал. Жили тихо, и, возможно, в глубине души у каждого теплилась надежда на чудо, которое возвратит Таисию на сцену и Борису Сергеевичу поднесет какой-нибудь подарок…

У Коваля вскинулись брови: «никому не мешали?!» Хотя откуда миссис Томсон могла знать о неспокойной душе Бориса Залищука, о его борьбе за справедливость: такую, какой, по его мнению, она должна быть; о его колючем, нетерпимом характере, благодаря которому Залищук «заливал сало за шкуру» соседям по даче, и больше всех — Крапивцеву.

— Да, да, надежда всегда живет в человеке, — повторила миссис Томсон, не поняв иронии на лице Коваля. — Другое дело, что они лишь мечтали о подарке судьбы. В глубине же своей души каждый из них понимал, что Таисия уже никогда не выйдет на сцену, а Борис Сергеевич, отвыкший от служебных обязанностей, никогда не пойдет ни на какую работу. А тут появилась я, потом Джейн, словно инопланетяне, которые нарушили мир и спокойствие в их земном доме… И пошли круги… Так бывает, когда в тихую заводь падает камень… Мне кажется, что Бориса Сергеевича мое появление не обрадовало, и поэтому он сразу невзлюбил меня.

Отдавая должное ее проницательности — миссис Томсон более или менее правильно охарактеризовала Залищуков, — Коваль все же ждал конкретного рассказа о вечере второго августа. Заметив его недовольство, она поспешила продолжить:

— Потом неожиданно появилась Джейн. Я удивилась.

— Значит, «дорогие родственники» были не такие уж нелюбимые, — заметил Коваль, что-то записывая в протокол. — Я слушаю…

— Таисия сказала Джейн: «Смешай воду с вином, это хорошо утоляет жажду». «Коктейль! — засмеялась Джейн. — Они-то меня и вспоили. А не молоко!..» Сумасшедшая девчонка!.. Выпили две бутылки вина, принесенные мной с доктором. Борис Сергеевич сбегал еще за одной бутылкой.

— О чем вы говорили?

— Обо всем и, кажется, ни о чем. — Миссис Томсон стала припоминать. — Я рассказывала о жизни в Англии, обещала пригласить в гости сестру…

— И как отнеслась к этому Таисия Григорьевна?

— А как можно отнестись к такому приглашению? — вопросом на вопрос ответила миссис Томсон. — Не поехать к сестре, не увидеть мир и не обрадоваться, что теперь не забуду ее! И знать, что стану заботиться о ней…

— А Залищук?

— Я ведь сказала — странный он человек. — Миссис Томсон на миг задумалась, ее молочно-светлые глаза потемнели. — Борис Сергеевич неожиданно разгневался. Заявил, что никогда не отпустит Таисию, а говорить, мол, о деньгах и завещании вообще нехорошо при живых людях. Бурчал, что на Западе негодные порядки, когда ждут смерти близкого человека, чтобы получить наследство.