Игорь Галеев - Лень, алчность и понты

Афанасий отвернулся.

- Чего меня бояться? - пожал плечами, - мы просто мило беседовали.

- Нет, он тебя раскусил! Он говорил, что ты многое можешь, но только не созрел ещё до вседозволенности, - и вдруг по-юродивому скривившись, спросил: - Ты кто, Никитин?

- Ну я пошел, - Афанасий встал.

- Бумажки прячешь?! - в спину ему рявкнул погорелец. Афанасий так и замер, стоял, не двигаясь. Елена мигом уловила его растерянность и побледнела, не сводя глаз с его затылка.

- Надоели мне... все, - вымолвил наконец он и вышел, не оборачиваясь.

Ольга все ещё спала, и поднявшись в мансарду, Афанасий бросился упаковывать бумаги. Он понимал, что теперь настырная Елена не оставит его и что теперь "покой нам только снится"... "Все из-за этого чертового Игореши!" - бесился он и тут же на листе увидел надпись:

"Буду в 17-00. Никуда не выходи из дома. Есть разговор. Игорек."

Непонятно было, почему он не подписался "Игореша", но Афанасия сейчас больше беспокоил Сиплярский, да и вообще, у него было чувство, что все вокруг пришло в движение, что почва плывет под ногами, что его обложили со всех сторон и загоняют в глухой беспросветный тупик. Он уже сам боялся "говорящей бумаги" и всех страстей вокруг нее. И самое главное - ему н и ч е г о н е х о т е л о с ь. Поток информации и калейдоскоп событий смяли его и вовлекли в свой неостановимый водоворот. А ещё он увидел себя голым дикарем, который набрел на целехонький самолет и стоит перед этим чудом, не понимая его назначения. Он столько сил потратил на исследование бумаг, временами ему казалось, что их тайна открыта, что нет ничего проще - бери желание и требуй его исполнения. Весь мир лежал у его ног. Все ему было подвластно. Да, да, он был, словно хозяин мира, властный карать и миловать, он мог бы сказочно разбогатеть, прославиться, безраздельно править и изменять все что угодно и кого угодно... А на деле оказалось сложнее: он не умел выразить свои сокровенные желания, не смог докопаться до них, определить их. И в голове у него был пожар. Потому что все былые идеалы и ценности воспламенялись и сгорали, стоило ему только попытаться сформулировать их. Когда-то у него были маленькие, но красочные радости и привязанности, когда-то было предвкушение достижений задуманного, новых открытий и знаний... Сегодня осталась пустота - он все знал, все мог и одновременно ничего не понимал и был бессилен что-либо предпринять...

Ольга застала его спящим, положившим голову на стол в груду белых злополучных листов. Она уже знала о пожаре и не сомневалась, что это дело рук спящего Афы. Она тоже не понимала, что происходит. В её нормальную обычную жизнь вклинилось нечто сказочное, нереальное, и, как оказалось, совершенно никому не нужное, а наоборот - опасное и вредное, сводящее с ума. С появлением этих бумаг началась уже не жизнь, а какое-то полубезумное существование в чьей-то хитроумной игре. Она даже физически ощущала присутствие чужой силы в доме. Словно кто-то играл с ними шахматную партию, вот разве вместо фигурок в игре участвовали живые люди и их судьбы. И иногда ей казалось, что она слышит чей-то с трудом сдерживаемый смех. "Сжечь к чертовой матери!" - решилась она и может быть попыталась бы сегодня это сделать, если бы не появилась Елена. Она поднялась бесшумно и остановилась ошеломленная.

- Ну и... дела! - сказала она, хотя было понятно, что вместо слова "дела" должно было прозвучать "сволочь".

- Да пошли вы все!.. - не выдержала Ольга и сбежала вниз.

Афанасий открыл глаза и сглотнул слюну. Он мигом оценил обстановку и как ни в чем не бывало стал собирать листы в стопку.

- Так значит Сиплярский прав?

Он не ответил, аккуратно выровнял стопку и уложил её в чемодан.

- Ты понимаешь, что я могу с тобой сделать? Ты все знал и молчал, лгал мне, издевался надо мной! Да я тебя!..

Но тут же ярость исчезла с её лица и она как-то по-детски беспомощно заплакала:

- Как ты мог! Как ты мог!.. - повторяла она, стараясь заглянуть ему в глаза.

Афанасий очень серьезно посмотрел на неё и спросил:

- Ты что, меня действительно любишь?

Была пауза, после которой она хотела ударить его по щеке, но он перехватил её руку, привлек к себе и стал целовать, ощутив соленый вкус слез.

- Ты меня любишь, любишь, - не то утверждала, не то спрашивала она, задыхаясь от его жадных объятий...

Потом он ей все рассказал.

- Я была другой. Как бы не я совсем. Веришь, у меня нет даже чувства вины. У меня только внешность та же, а душа другая. Ты мне верииь?

- А где этот... Сергей?