Петр Северцев - Приезжий

– Добрый вечер, Михаил Валентинович! – надеюсь, в словах про добрый вечер прозвучало не слишком много сарказма.

– Как там наши дела? – осведомился Самойлов. Плевать он хотел на мой сарказм.

– Идут, – обреченно сказал я, – правда, не буду даже упоминать, куда они идут!

– Так, так, – заинтересовался Самойлов, – а поделиться новостями не хотите?

– Сегодня мне попортили окно в кухне, – спокойно сказал я. В трубке молчали, ожидая продолжения. Я продолжил:

– Из снайперского карабина, теперь новое вставлять придется.

– Надеюсь, с вами все в порядке?! – сразу изменившимся тоном спросил Самойлов.

– Пока да, – флегматично ответил я, – чего не скажешь о снайпере.

– Вы что, его подстрелили?

– Я что, похож на Джеймса Бонда? – вопросом на вопрос ответил я.

– Да нет, если честно, не очень, – хмыкнул Самойлов.

– Его подловили, когда он уходил через забор, две пули прямо в сердце. Этот идиот даже оружие с собой прихватил! Я подоспел, когда он остывал уже, – тут я почувствовал, что не исчерпал еще запасы злости на сегодня.

– Вы сообщили в милицию?

– В таких случаях я просто обязан это сделать! – сухо ответил я.

– Ничего против не имею, – как мне показалось, с облегчением, – наоборот, думаю, что вы поступили правильно!

– А я в этом просто уверен! – отрезал я. Ну не хотелось мне сейчас общаться со своим клиентом, тем более, на эту тему!

– Я думаю, нам с вами необходимо встретиться и обсудить дальнейшее ведение дела. В свете последних событий, как говорят ваши политики, – мне непривычно резануло слух слово «ваших».

– Давайте лучше завтра. После общения с милицией о делах разговаривать лучше отдохнув.

– Хорошо, тогда завтра днем я к вам приеду, – неохотно согласился Самойлов.

– Договорились! Всего хорошего.

– Вам тоже.

И я снова остался в тишине.

Как выяснилось, всего на пару минут. Этот монстр (я имею в виду телефон) снова зазвонил.

– Утоплю в унитазе! – злобно ругнулся я, рывком доставая его из чехла.

– Валерий Борисович? – прошептали в трубке.

Хорошо еще, я сразу понял, кто мне звонит и придержал те полсотни отборных ругательств, которые вертелись на языке. Ну в самом деле, разве Гаврилов виноват, что в меня стреляли? Из всех моих знакомых только у него была такая загадочная манера общения.

– Я у телефона. Это вы, Гаврилов?

– Мне передали, что вы просили позвонить по какому-то делу, – уже погромче прошептал Гаврилов. Узнал меня, расслабился немного.

– Мне нужна информация об отношениях Крестовского, из Заводского, с его помощником Белым, – Гаврилов понимает только прямые и четкие задания. Сейчас будет думать минут пять, потом скажет цену, или откажется. На моей памяти, правда, он отказывался от работы всего два раза. Первый раз у него был сильнейший приступ астмы – он хронический астматик, а второй задание было слишком сложным.

Терпеливо прождав четыре минуты (я посмотрел по часам), я снова услышал его шепот.

– Пятьдесят баксов.

Я поразмышлял, стоит ли уже почти наверняка ненужная информация таких денег и решил, что не стоит.

– Не пойдет, дорого.

– Опасно слишком, – прошептал Гаврилов, – они все там отмороженные. А риск стоит денег.

– Тогда пока оставим. Если понадобишься – найду.

– Ладно, – похоже, он слегка огорчился. Ну, мне до его огорчений в общем-то никакого дела.

Я решительно отключил мобильник. Надоели все. Важных звонков теперь я все равно не ждал, а слушать угрозы по телефону – не самое мое любимое занятие. Все, отдых!

Я устроился на диване, засунул «беретту» под подушку и заснул.

Уж не знаю, что разбудило меня через три часа – машинально взглянув на часы, я обнаружил, что сейчас второй час ночи. Я поежился от холода – наспех заделанное кухонное окно выстуживало и без того не слишком теплую квартиру.

Тревога просто физически давила на сознание. Через минуту я с удивлением обнаружил, что сжимаю в разом вспотевшей ладони пистолет. Какого черта! Что творится в этом доме! Бермудский треугольник какой-то!

Пойти, обойти квартиру, не случилось ли чего!

Я почему-то крадучись прошел в коридор, заглянул к Приятелю.

На ярко-красном светящемся мониторе тревожно горел черно-желтый знак радиационной опасности и поперек него крупная надпись:

– Крайняя степень опасности! Соблюдай тишину!

Я быстро втиснулся в кресло, перебарывая чуть ли не тошноту от резко усилившегося чувства опасности. Впрочем, как только я коснулся клавиатуры, оно резко пропало, оставив после себя неимоверное облегчение.