Эля Хакимова - Пепел Снежной Королевы

По крайней мере хоть в ее родстве сомневаться не приходится. Не взяла бы Фрэнсис по доброй воле на себя заботы о воспитании Корки, не имей она к нему отношения. Ветреная и беззаботная Фрэнсис, красавица и умница, одинаково увлеченная балами, придворными интригами и книгами по алхимии.

Блестящая аристократка, не озаботившаяся запоминанием имени очередного любовника, от которого родила своего единственного сына.

В списке возможных кандидатур, со смехом предоставленном ею как-то Корки, были титулы громче владельца полуразрушенного замка, из которого он сейчас уезжал, но никто, кроме него, не признал и не признает незаконнорожденного.

Видимо, сентиментальный старикан Энгус Монтроуз и впрямь испытывал к блистательной Фрэнсис нечто похожее на любовь.

К ней единственной Корки питал какое-то подобие человеческих чувств, сам порой удивляясь этой способности своего организма, во всех остальных случаях в первую и единственную очередь принимавшего во внимание исключительно личную выгоду и животный инстинкт самосохранения.

Задумчиво перебирая пальцами, унизанными перстнями, Корки обманчиво безмятежно ласкал эфес своей шпаги. С детства надеясь только на свои силы, он в отличие от других многочисленных бастардов, довольствовавшихся ролью подъедал при своих покровителях, не стал учиться тому, что могло бы пригодиться секретарю или низшему военному чину.

Нет, его целью стали совсем другие горизонты. Виртуозное владение шпагой, необходимое разве что аристократам, прожигавшим жизнь на пирах, дуэльных поединках и охотах, стало первой ступенью в достижении главного.

С каким наслаждением он протыкал этой шпагой сиятельные шкуры тех, кто неосторожно задевал тонкого и гибкого, на первый взгляд всего лишь холеного и беспомощного обитателя великосветских салонов.

Под маской томного, пресыщенного праздной жизнью юнца прятался настоящий артист, профессиональный убийца с железной кистью не знающей усталости левой руки (он с легкостью фехтовал и правой, но, будучи левшой, чаще пользовался этим естественным преимуществом перед своими соперниками) и жесткостью, позволявшей не прощать своим жертвам ни единой оплошности или промаха.

Сам он отличался при этом меткостью и точностью, невиданными среди избалованных дворян голубой и самой чистейшей крови.

Слухи о его способностях быстро разнеслись при обоих дворах, английском и французском, и теперь уже редко кто осмеливался подшучивать или открыто презирать щуплого и невысокого Корки.

Острый на язык, не стесненный никакими обязательствами, он дрейфовал по салонам, дворцам и замкам, ведя почти такую же жизнь, как и большинство его ровесников, более счастливых признанием их наследных прав или родословных, получивших блестящее образование, планомерно идущих путями, сулившими им придворные должности, наследства или титулы.

Никто не знал, на что существует Корки. Многие и кроме него одевались и кутили в долг или в счет еще не полученного наследства от злонамеренно не умирающих престарелых теток или вот уже который год дышавших на ладан дядей.

В конце концов, старики благополучно испускали дух и, почив в Бозе, позволяли расплатиться с наиболее нетерпеливыми башмачниками или оружейниками. И сделать очередные астрономические долги.

Ему же, жалкому бастарду, не на что было рассчитывать, кроме как на громкое имя матушки, проигрывавшей за один вечер целые состояния, всепобеждающую самоуверенность и врожденный лоск придворного джентльмена до кончиков отполированных ногтей.

К тому же рано или поздно Корки расплачивался с какой-то частью долгов, причем не преминув сделать новые. Но расчетливые кожевники или королевские парфюмеры скрепя сердца ссужали ему опять и опять – полагая, что лучше понемногу, но соскребать с паршивой овцы по клоку шерсти, чем раз и навсегда содрать всю шкуру целиком.

Доехав до гостиницы, покинутой этим утром открыто самим господином и тайно его камердинером, они расположились в том же номере, предварительно заплатив трактирщику за постой и обед.

Скрипя зубами, мистер Ролли вынужден был расплатиться за предыдущий день и отправился наверх следить за сменой постельного белья и проветриванием шкафов и матрасов. Это была его маленькая месть хозяину гостиницы за несправедливые поборы.

Корки, устроившись внизу в кресле у камина в пустом зале, дожидался ужина, листая от скуки книгу, заказанную матушкой. «Что ей, право, дались эти пыльные алхимики?» – морщился он, с отвращением разглядывая подозрительные картинки, изображавшие людей с вывернутыми наружу внутренностями. В иллюстрациях были грубейшие ошибки, свидетельствующие о позорном неведении элементарной анатомии.