Уголовного розыска воин

— Лезь за сыном, старая дура! Скажи тем, пусть сдаются. Обещаем сохранить жизнь.

На чердак поднялась Володина мать, заплакала:

— Слезайте, может, не расстреляют, ироды.

Партизаны ответили отказом. Остался с ними и Володя. Мать его спустилась во двор.

— Никого там нет, кроме сына. А он боится слезать.

И опять остервенело застучали автоматы. Стреляли теперь не только с улицы, стреляли и из дома через потолки комнат, находящихся под чердаком. Чердак наполнился едкой, удушливой пылью. Время от времени пальба прекращалась, и немцы требовали:

— Эй вы! Слезайте. Не тронем. Считаем до трех!

Так длилось около часа. Партизаны молчали, а фашисты лезть к ним опасались, вновь и вновь посылали Володину мать. Потом на чердак полетели гранаты. Одна из них разорвалась недалеко от Виктора и Карагодина, оцарапала их осколками. Вторую Карагодин сумел поймать на лету и бросил вниз. Фашисты отпрянули.

— Что будем делать, Александр Васильевич? — спросил Виктор. — У нас, пожалуй, полсотни патронов не наберется...

— Будем драться до последнего, — ответил Карагодин и, высунув в дыру ствол винтовки, выстрелил. — Ты не знаешь, что такое плен!

Немцы больше не уговаривали партизан сдаваться — они поняли, что эти люди могут достаться им только мертвыми.

Внизу затрещал огонь, и клубы дыма потянулись на чердак. Фашисты подожгли дом. Во дворе раздался женский крик, плач.

— Все! На этот раз конец, — отложив в сторону винтовку, сказал Карагодин. — Давай попрощаемся, Витя!

Володя смотрел на партизан широко открытыми глазами, и слезинки одна за другой скатывались по его грязным щекам. Карагодин и Кленицкий, переглянувшись, поняли друг друга без слов. И Карагодин скомандовал:

— Спускаемся! Там видно будет.

Только слезли вниз, как рухнула крыша. И тут же увидели: немцы бегут к околице, а оттуда доносится ожесточенная стрельба. Уже позже узнали: своим спасением они были обязаны партизанам другого отряда, которые случайно напоролись на заставу немцев.

А спустя несколько дней немецкая газетенка, выходившая в Червене, сообщила, что в деревне Зеленки уничтожено четырнадцать партизан. О своих потерях — около двух десятков человек — немцы, естественно, умолчали. Кстати, пушку партизаны все-таки с танка сняли, правда, несколько позже...

В июле сорок четвертого, сразу же после парада партизан в Минске, Виктору Кленицкому в числе других его товарищей по оружию предложили работу в милиции.

Так в свои двадцать лет Виктор Кленицкий стал работником уголовного розыска Гродненской области. В те послевоенные годы на территории области бродили недобитые банды фашистских приспешников, немало было и уголовников.

Очередная операция обычно начиналась с короткой и тревожной фразы дежурного:

— Кленицкий, на выезд!

И оставался недосмотренным кинофильм, откладывалась в сторону книга. Сколько раз эта фраза поднимала Виктора с постели, и он торопливо собирался, шел навстречу чужой беде, спешил на помощь людям.

...В деревне Путришки неподалеку от Гродно однажды ночью обворовали сберегательную кассу, забрали сейф вместе с крупной суммой денег. При осмотре места происшествия следов преступников обнаружить не удалось. Ничего толком не могли рассказать ни жители деревни, ни сторож, который, как выяснилось, в ту ночь спал дома.

— И все-таки я не верю, чтобы никто ничего не знал о преступлении! — сказал Кленицкий сотрудникам оперативной группы. — Вы работайте, а я пройдусь по селу.

Возле утопавшего в кустах акации дома на скамейке сидел могучий старик с обвислыми запорожскими усами.

— Добрый день, отец, — кивнул Виктор, присаживаясь рядом со стариком.

Тот оглядел Кленицкого, его потрепанный костюм, на секунду задержал взгляд на усталом лице оперативника и неохотно буркнул:

— Здоров, коль не шутишь.

Помолчали. Потом Виктор как можно равнодушнее спросил:

— Слышали, кассу ограбили?

— Слышал что-то такое. — Дед явно не был расположен говорить с незнакомым человеком.

Виктор задал собеседнику несколько вопросов, и по тому, как старик уклончиво отвечал на них, понял: тот что-то знает. Конечно, можно было бы предъявить старику служебное удостоверение и допросить его. Но Виктор был уже не новичком в уголовном розыске и по опыту знал: так ничего не добьешься.

Около двух часов просидел Кленицкий со стариком. Они выкурили по десятку сигарет, обсудили, казалось, все новости кроме главной... Виктор уже начал терять терпение, когда дед, погасив о каблук окурок, сказал: