Владимир Дугин - Рондо смерти

Но прежде чем положить эти деньги в Швейцарский или Лондонский банк, необходимо было решить несколько трудных проблем. Как вывезти бриллиант за границу, минуя таможню? Как продать его, не рискуя потерять вместе с бриллиантом и голову? Как не допустить, чтобы бриллиантом воспользовался только один из отпрысков, которые с детства, мягко говоря, не питали друг к другу симпатии? Постоянно ломая голову над этими проблемами, Виктор Богданович начал в конце концов различать некий свет, брезжущий в конце тоннеля.

Действительно, только в детективах и кино таможня выглядит непреодолимым барьером, оснащенным чудесами современной интроспективной техники, умнейшими, чуть ли не говорящими, собаками, и служат там гениальные ясновидцы-таможенники, которым "за державу обидно". На самом деле ежедневно тысячи людей провозят в обе стороны через границу самую различную контрабанду. Недаром выстраиваются многокилометровые очереди автобусов и частных автомобилей у пропускных пунктов, недаром «туристские» поездки в Польшу, Югославию, Румынию стали за последнее время настоящей профессией многих предприимчивых и энергичных граждан. Что там крошечный бриллиант, когда вывозят целые эшелоны танков! А сколько существует вполне легальных способов избежать досмотра! Громадные кофры цирковых артистов, желудки их четвероногих питомцев, реквизит танцевальных ансамблей, демонстрационная аппаратура научных симпозиумов… А сотни тысяч уезжающих бывших патриотов, везущих свои пожитки на новую родину? Сколько в этих контейнерах всяких закоулков и укромных мест! Да если бы поставить на границах всю многомиллионную регулярную армию, то и она не справилась бы с проверкой всего этого вдруг хлынувшего потока. Виктор Богданович был уверен, что удобный случай переправить бриллиант не преминет представиться. А уж тогда и настанет время подумать, как выгоднее и безопаснее его продать, на месте это будет виднее. Самой неотложной, животрепещущей и деликатной была оставшаяся, третья проблема.

И Виктор Богданович с блеском, как ему казалось, решил ее.

Хотя у Олафа Кристенсена было действительно тесновато — в небольшом доме рыбачьего поселка на острове Гадё в устье Сальтен-Фьорда жил он сам с женой, два женатых сына с женами и детьми, младший, холостяк Уде, и восемнадцатилетняя дочь Сельма — я устроился отлично. Похожая на чулан из гладко оструганных сосновых планок комнатка в мансарде выходила окнами на северо-восток, и ранние лучи солнца наполняли ее каким-то желтым, чайного оттенка светом. Первое время меня удивляло, как можно жить в деревянном доме с тонкими дощатыми стенами, с огромными окнами, делавшими некоторые комнаты похожими на застекленные веранды, в этом суровом краю, где, несмотря на то, что теплые воды Гольфстрима не давали среднеянварской температуре опуститься ниже минус восьми-двенадцати градусов по Цельсию, зимой все же часто бушуют свирепые ветры, несущие то дождь, то снег. Но потом, присмотревшись к плотно проконопаченным швам двойных стен, к тройным стеклам в металлических рамах, подогнанных с прецизионной точностью, к высокой крыше, сохраняющей воздушную подушку над жилыми помещениями, я перестал удивляться.

Я рано вставал, выходил в море на суденышке Олафа, двухмачтовом мотоботе с высокой белой рубкой и широкой белой полосой вдоль борта, которое носило звонкое имя «Кристин», терпеливо сносил подтрунивания Уде и других членов команды над "городским увальнем" и присматривался. В свободное время рыбаки поселка собирались в кабачке у самого мола, пабе, как называют подобные заведения в Англии. Пиво, рыбацкий треп, метание дротиков в раскрашенные круглые мишени, покер по маленькой — обычные развлечения в таких местах. Большинство рыбаков более-менее сносно говорили по-английски, так что языкового барьера между нами практически не было. Молодежь иногда танцевала, но я отнес себя к более взрослому поколению, а кроме того, не хотел осложнений, неизбежно возникающих в подобных местах во время танцев. Зато я часто присоединялся к игрокам, причем, некоторые из них явно стремились пощипать перышки у залетного гостя.

Шел уже третий день моих каникул, когда в пабе появился высокий, шумный Генрик. По тому, как его встретили, как каждое его слово вызывало взрыв хохота, каким бы в сущности неостроумным оно ни было, как жадно все следили за его жестами и гримасами, я понял — это записной заводила, душа местной компании. Он уходил к Лофотенам и вернулся только сегодня. После обмена рукопожатиями, новостями и остротами, после пары кружек пива составилась партия в покер.