Павел Стовбчатый - Сцены из лагероной жизни

Она не сразу уловила подтекст да и вообще суть вопроса, а потом застыла и прожгла меня убийственным взглядом.

На пересылке я оказался раньше, чем самые злостные нарушители режима. Смута в больнице пресекалась моментально и безжалостно. Преступники — люди и люди — преступники…

Санька Бадаев делает отличные выкидные ножи на любой манер. Специалист высшего класса! Раньше делал и мелкокалиберные пистолеты, но завязал, ножи безопасней…

Одно изделие — червонец, очень хорошее — двадцать. Отсидел за это три БУРа подряд, продолжает делать, невзирая на подписку и грозящий срок.

В Коврове у него мать, жена и двое детей, надо помогать и им. В лагере заработок — кот наплакал, а ведь и самому тоже хочется кушать и пить чай.

Под деревянной станцией транспортера вырыт тайный бункер, там мотор, освещение и все инструменты. Вверху на цепях безостановочно «плывут» здоровенные баланы, внизу с восьми утра до восьми вечера монотонно гудит мотор…

Саньку «доят» многие: прапорщики из опергруппы биржи, ДПНК, начальник отряда, мастер, бригадир и другие. Всем подавай ножик, один в месяц, но дай, иначе наступят на «хвост», неприятности… Братве тоже надо дать, сам Бог велел, для общих дел и нужд. Два-три в месяц. Часть приварка уходит на инструмент, пасты, плекс, краски и прочее, а уж остальное себе.

Проработав как каторжный целое лето, Санька решает на время «подвязать», устал неимоверно и боится… Все очень недовольны его «блажью» и откровенно говорят об этом. Он упорно не обращает внимания и не делает ни одного ножа ни одному человеку в зоне. Обвиняют в хитрости и технически угрожают, намекают…

Давление оказывается сразу с двух сторон, со стороны ментов и со стороны братвы. Ситуация патовая, но из принципа и злости Санька стоит на своём.

Менты не выдерживают первыми, находят «солдатскую причину» и запускают Саньку под «молотки»… Избитого сажают на пятнадцать суток, через день по выходу — ещё на пятнадцать. Прапорщики улыбаются и ехидно интересуются здоровьем, братва тоже косится… Надо делать, выхода нет, жизнь стала совсем горькой.

Осенью Саньку «хлопает» на месте преступления сам «кум» отделения, от этого ножами не откупишься. Выписывают постановление на шесть месяцев БУРа. Возбуждают уголовное дело. Теперь отдохнет по-человечески, до тошноты.

Зона. Центральный плац. Стемнело.

У стенда с газетами стоит некто. Впёрся лбом в стекло и читает. «Известия», «Правда» и внутрилагерная управленческая «Сучка», или «К новой жизни». Свет едва падает на стекло, но он что-то видит. Мимо «пролетают» спешащие в барак зеки, со съема. Это обиженный — последний даже среди своей масти, обиженный в квадрате. Ни койки, ни тумбочки, ни приятелей, ни газет. Почти неприкасаемый, а может, и хуже.

Читает. Срок идёт. Лишь бы подальше от зоны, хоть в мыслях.

Декабрь 90-го года

Восьмое марта… Я на бирже. Людей вышло очень мало, работа сделана. Светит солнышко, до свободы один месяц с лишним. Гуляю около тепляка по утрамбованному снегу, думаю… Откуда-то выныривает знакомая «девочка», татарчонок лет двадцати.

— Ты чё летаешь? — спрашиваю. — Восьмое марта… Отдыхал бы в зоне.

— Вот на свой праздник и вышел, а вообще менты разрешают оставаться…

Смотрит прямо в глаза, молча зовет… Раздумываю, но удерживаю себя.

— Дай хоть спичек парочку, нет вообще! — Чисто профессиональная привычка что-то выманить и выпросить.

Даю полкоробка, и он исчезает за бугром снега. «Пошла» искать партнеров и заработка. Тоже месяц до свободы остался, говорит, на свободе завяжет с этим делом. Может быть, может быть…

Вечер. Кто-то держит прикол в секции, анекдоты о зеках.

«Устроился один рецидивист в детский сад воспитателем. Ну, играет он, значит, с детьми, а дети пристают:

— Расскажи, дед, сказку, да расскажи!

— Не знаю я ваших сказок, — отвечает им рецидивист. — Вот вы сами начинайте, а я буду заканчивать. Лады?

— Ура! — захлопали дети в ладоши и начали: „Посадили дед с бабкой репку“, — начала маленькая Леночка.

— Вышел Репка и зарезал бабку с дедом, — закончил особист.

— Снесла курочка яичко, да не простое, а золотое! — восклицает Вовочка.

— Пришли менты и мигом отшмонали „рыжьё“, — заканчивает особист».

В секции топот и гвалт, все балдеют. Мне почему-то грустно, я давно не смеялся от души, разучился. Все смысл да глубину подавай! Зачем?.. Чтоб когда-то снова вернуться к простому и незатейливому. Вечный круг, и нет здесь умных и глупых, есть только цикл и натура, момент…