Кевин Гилфойл - Театр теней

Профессиональной борцовской хваткой он заломил ей руку, повалил на диван лицом вниз, прижался к ней и слегка повернул к себе ее голову, чтобы дотянуться губами до рта. Она сопротивлялась не слишком убедительно, время от времени начинала брыкаться, но продолжала отвечать на его поцелуй губами и языком. Он задрал ее платье, надавил на плечо и теперь ждал, пока она окончательно сдастся, чтобы только потом войти в нее. Сэм освободился от рубашки и ремня и перекинул их через ее голову на пол. Она закричала, чтобы он прекратил: раз, другой, третий — уже совсем отчаянным голосом, поскольку чувствовала, что он становится все более настойчивым. Ей удалось приподняться, опершись на поручень дивана — она была похожа на испуганную пловчиху, уцепившуюся за бортик бассейна, — и снова сказала «нет». Он смеялся, и продолжал давить, и ждал. Она должна вот-вот сдаться. Если он правильно разгадал ее, точно сдастся.

Но вместо этого она дотянулась до лежавшей на краешке стола шариковой ручки, щелкнула ею и со всего размаху ударила Сэма по бедру.

Сэм вскрикнул и отпрянул, встав на колени. Ручка уколола его не так уж и сильно, просто он удивился. Он обернулся, чтобы приглядеться к пятнышку на штанах и понять, что это — кровь или паста. Марта тем временем высвободилась и, тяжело дыша, сползла на пол. Сэм давно сочинил и отточил утешительную речь, которую произносил в тех случаях, когда, как сейчас, расчет оказывался неверным: «Прости, детка. Я думал, ты именно этого хочешь. Мне казалось, что от тебя исходит что-то такое, какая-то волна. Знаешь, ты, верно, несколько отстала от жизни. Сейчас все не так, как десять лет назад. Мужчины и женщины стали более раскрепощенными. Стали охотнее следовать своим звериным желаниям. Черт возьми, да сейчас о гомосексуалистах и садо-мазо пишут в воскресном выпуске «Чикаго Трибьюн». Но мы можем сделать все по-твоему. Так, как тебе хочется».

Возможность озвучить заготовленную речь ему не представилась.

Он поднял голову и увидел Марту на полу рядом с диваном: волосы растрепаны, глаза влажные и полны злости, губы трясутся от ярости и замешательства, на шее красный след в том месте, где он ее схватил, тело напряжено — она готова в любой момент дать отпор, если он попытается приблизиться. Она ждала, что он что-то скажет, пыталась сама найти какие-то слова, но уже в следующую секунду увидела, как лицо Сэма застыло в изумлении, и догадалась, что у нее за спиной стоит Джастин.

Она повернулась, подползла к сыну, потом встала на колени и крепко обняла его, прижав лицом к своему плечу, чтобы он не видел ни ее, ни полуголого мужчину посреди их гостиной.

— Прости, милый, — прошептала она, — прости, Джастин.

Сэм поднялся с дивана, радуясь, что не до конца расстегнул брюки. Он обогнул кофейный столик с другой стороны, чтобы не проходить мимо матери с ребенком. Интересно, догадается она отослать ребенка из комнаты, чтобы они могли объясниться? Если бы удалось протараторить свои извинения, пусть даже неискренние, и убедиться, что Марта не станет звонить в полицию, ему было бы спокойней уходить.

— Убирайся, — сказала Марта. Слова ее прозвучали более сдержанно, чем можно было ожидать; очевидно, не хотела пугать ребенка, которого прижимала к груди, стараясь заслонить от Сэма. Она демонстрировала такую стыдливость, какой Сэм никогда раньше не видел, — ему даже стало немного жаль ее.

— Ну все, да? Все, — проговорил он мягко. — Господи, прости меня. — Он поднял рубашку, надел, но ремень продолжал держать в руках, сложенный именно так, как он мечтал сложить его, чтобы оставить чудесный красно-синий след на ее ягодицах. Проскользнул мимо Марты с Джастином, повернулся к ним спиной и пошел в направлении двери, размышляя о том, как он круто обломался, и о том, что ребенок Марты, судя по тому, как она вцепилась в него, вырастет размазней. Маменькиным сынком. Ясное дело, он всю неделю только и думал, как отымеет сексуальную мамочку из пригорода, но надо было быть осмотрительнее.

Когда Сэм протискивался между Мартой с Джастином и застекленным шкафчиком у стены, у него задралась рубашка — кроме голой спины была видна часть синих трусов, потому что штаны без ремня сползли на бедра. В это мгновение Джастин открыл глаза, выглянул из-за маминого плеча (голого, с соскользнувшей бретелькой платья), вытер влажный нос о ее кожу с легким запахом дезодоранта. Он смотрел в спину уходящему мужчине и даже в такой момент четко сознавал: он никогда не сможет признаться матери, что узнал в нем незнакомца из магазина, что видел и понял гораздо больше из того, что происходило в этой комнате, чем она может себе представить.