Лин Гамильтон - Этрусская химера

Пока я пыталась впитать в себя всю обстановку, в комнату бодрым шагом вошел симпатичный мужчина лет пятидесяти, увенчанный пышной с проседью темной шевелюрой, и загорелый в такой степени, что это сразу же наводило на мысль о соляриях или же продолжительном отпуске, проведенном на собственной яхте. Я тщетно попыталась найти в нем признаки того, несколько застенчивого молодого человека, который был изображен на фото в ежегоднике. За прошедшие тридцать с гаком лет Лейк успел утратить всякие остатки неуверенности в себе. Безусловно, шесть миллиардов долларов могут посодействовать этому процессу. Для человека, достигшего зрелости в шестидесятых годах, он выглядел, пожалуй, чересчур молодо, однако я отнесла этот факт на счет ресурсов, позволявших ему должным образом следить за собой.

— Лара Макклинток? — Он протянул мне руку. Собеседник мой остановился в луче солнечного света, окружившего его неким сиянием, что показалось мне забавным. — Меня зовут Кроуфорд Лейк. Спасибо вам за согласие прийти сюда. Извините за весь драматизм и за то, что я заставил вас ждать. Надеюсь, вы простите меня. К сожалению, я нахожу подобную секретность необходимой. К вашему появлению я еще не закончил с делами, а, учитывая, что в Риме я бываю редко, мне было необходимо завершить их. А теперь не хотите ли чаю? Или, может быть, чего-нибудь покрепче?

— Чай подойдет самым лучшим образом, — ответила я, подумав, что раз Лейк пользуется этими апартаментами настолько редко, это вполне может объяснить и характер предметов, и застоялый воздух в помещении. Он позвонил в колокольчик, и в комнате появилась служанка с такой быстротой, словно она только что парила в коридоре в ожидании распоряжений.

— Будьте добры, чаю, Анна, — проговорил он. — И немного вашего дивного лимонного пирога.

— Сию минуту, мистер Лейк, — женщина чуть склонила голову словно бы перед каким-то князем.

— Ну, и что вы скажете? — провел он рукою в воздухе. — Случалось ли вам видеть нечто подобное?

— Алебастровые вазы роскошны, — согласилась я осторожным тоном.

— Четырнадцатое столетие, — заметил он. — Не слишком стары, конечно, однако вы правы, они очаровательны. А что вы скажете о картинах?

— Фрески великолепны, — ответила я. — А картина над камином меня восхитила. — И добавила, тщательно выбирая слова. — Интересно, где я видела оригинал? Наверно, в Лувре?

Столь очевидная копия среди явно подлинных произведений искусства меня удивила, и я хотела, чтобы Лейк понял, насколько я разбираюсь в деле.

Он нахмурился.

— Оригинал перед вами. Но вы не ошиблись в другом. Копия действительно находится в Лувре.

— Ого, — невольно вырвалось у меня. К моему облегчению тут появился чай в сногсшибательном серебряном сервизе и обещанные ломти лимонного пирога на блюде севрского фарфора.

Какое-то еще время мы поговорили о пустяках, он показывал мне на некоторые предметы и объяснял, каким образом сумел их приобрести, а я с пониманием кивала. Мне было известно, что Лейк был родом из Южной Африки, однако акцент его следовало бы назвать средне-атлантическим, чуть британским, чуть американским, который вообще выработать достаточно сложно. Передо мной был лощеный джентльмен, отрадно отличавшийся от грезившегося мне вчерашней бессонной ночью гибрида между отшельником Говардом Хьюзом, [1] Говард Хьюз (1905–1976) — американский промышленник, авиатор, кинопродюсер; последние годы своей жизни он провел затворником на верхнем этаже одного из принадлежавших ему отелей Лас-Вегаса. заросшим волосами и отрастившим ногти на ногах, и патологически застенчивым компьютеризованным дурачком какой-нибудь новейшей разновидности.

— А теперь к делу, — произнес он наконец едва отыскав свободное место, чтобы поставить чашку. — Вне сомнения, вас интересует, почему я пригласил вас сюда.

Я кивнула. Сказать по правде приглашение меня восхитило, однако причины его оставались непонятными.

— Я хочу, чтобы вы приобрели для меня одну вещь. Произведение искусства. Очень старое. У одного человека во Франции. Конечно, вы получите комиссионные, и я покрою все ваши расходы. Вы сделаете это?

— Ваше предложение льстит мне, — начала я осторожно. — Однако, если вы простите меня за подобную прямолинейность, почему вы делает его именно мне? Почему его не может выполнить кто-нибудь из ваших людей?

— Они не разбираются в антиквариате, — он решительно взмахнул рукой. — В отличие от вас, как мне говорили.