Владимир Гоник - Исповедь патриота

Я на мгновение представил необъятную Россию, землю без конца и края, множество городов, деревень, хуторов, несметное население, тьму племен, неисчислимый православный и прочий люд - неужели евреи ведают всем и владеют?

Вообразить это не хватало мочи. Неужто все на свете им подвластно? Неужто все народы существуют и перемещаются по их воле? Неужто каждый шаг, каждый вздох у них под контролем и ничего не происходит без их ведома? Это ж какое немыслимое могущество! Представишь - оторопь берет, мороз по коже.

Бурова я помнил по совместному проживанию в одном провинциальном общежитии. Он даже ночью не знал угомона, ночь напролет ворочался с боку на бок, и казалось, огонь его глаз прожигает темноту. Одна мысль не давала Бурову покоя: он постоянно думал о евреях. Мысль о всеобщем, всемирном заговоре давно овладела им, захватила и не отпускала. Истина заключалась в их кромешной вине: все, что происходило в мире дурного, Буров связывал с евреями - войны, голод, катастрофы, рост цен, аварии, безработицу... Даже землетрясения, извержения вулканов, оползни и наводнения были делом их рук. И лампочки перегорали часто, потому что евреи подло меняли напряжение в сети.

Он был убежден, что ничего в мире не происходит само по себе, случайно, без участия евреев. Стоило лишь получше разобраться, найти концы, размотать и обязательно отыщется еврейский умысел. И Буров постоянно пребывал в поиске, искал и связывал между собой множество разрозненных фактов, случаев, событий... Это занятие стало смыслом его существования - сокрушительный заговор пронизал и опутал весь мир, проник во все щели, и только он, Буров, мог распутать эту дьявольскую сеть. Он повсюду искал тайные козни - искал и находил.

- Взгляни на школьные учебники, - призывал он. - Их составили евреи, чтобы запутать русских детей. А война в Персидском заливе?

- Но ведь Ирак начал... напал на Кувейт...

- Формально! Так только кажется. На самом деле за этим стоят евреи. Уж слишком им было выгодно. Ирак их обстреливал, они не отвечали. Выгодно, выгодно!.. Ирак и Кувейт - только видимость.

- А доказательства?

- Докажу! Не могло без них обойтись. Эту войну они устроили чужими руками. Если им надо, они что угодно устроят. Ты заметил, как у нас стали топить? Батареи холодные.

- Тоже евреи?

- А ты как думал! На прошлой неделе жарили, дышать было нечем. В этом весь смысл: то жара, то холод. Изводят! Общество "Память" тоже евреи организовали.

- Как?!

- Они, кто ж еще. "Память" на них работает. Пугает евреев, те бегут, Израиль крепнет. Дьявольский план. Это уже доказано.

- Кто доказал?

- Я! - он выложил лист бумаги с нарисованными кружочками, квадратами и треугольниками, соединенными стрелками. - Схема заговора! - глаза его сияли, излучая ослепительный неукротимый свет, и было понятно, что он ни перед чем не остановится, распутает любой заговор, всех выведет на чистую воду и предъявит счет.

Учиться Бурову было некогда, все время съедала патриотическая деятельность. По его наблюдениям выходило, что все занятия, семинары, лабораторные работы в институте совпадают с митингами и собраниями патриотов. Разумеется, учебное расписание было составлено с умыслом, чтобы отвлечь патриотов и помешать.

- Расписание составляют евреи, - убежденно доказывал Буров.

Он принципиально не ходил на занятия, если сомневался в чистокровном происхождении преподавателя.

- Пойми, это, как девственность: один раз сдался, и все, тебя нет. Но меня им не окрутить! - истово твердил он и стоял насмерть, храня свою непорочность.

Надо отдать ему должное: не было случая, чтобы он отправился на экзамен или зачет к преподавателю-еврею.

Иногда Буров делался чернее тучи. Чаще всего такое случалось, когда он доверял кому-то, а потом выяснялось, что человек оказался полукровкой или на четверть евреем. Не говоря уже о чистокровных евреях. Для Бурова это было подлинным несчастьем, он не верил, что чутье так могло его подвести, и расценивал случившееся как преднамеренный обман.

Обманувшись, Буров долго и безутешно горевал. Он погружался в черную меланхолию, горе застило свет. Я даже опасался за его здоровье: он выглядел таким беззащитным, таким ранимым.

В общежитие к Бурову приходили друзья, соратники по движению. Что-то общее читалось в их лицах, в глазах - какая-то неудовлетворенность, обида, недовольство, но вместе с тем заносчивость и высокомерие. Похоже, многих из них преследовали неудачи, жизнь не заладилась - то ли способностей не хватило, то ли усердия и характера, и они изуверились, но признаться себе в этом не доставало сил.