Владимир Гоник - Песня певца за сценой

После полудня жара затапливала город, дома погружались в зной, как в кипяток, клейкая духота заполняла щели, нечем было дышать. Суета в городе замирала, пустели улицы, повсюду царило сонное оцепенение, и само время, казалось, замедляет бег.

Замотанный, затурканный семьей, пекущийся о ней ежечасно, одолеваемый заботами, трясущийся над каждым своим пациентом, доктор смиренно изо дня в день тянул лямку, не жалуясь и не ропща.

И лишь иногда, изредка он позволял себе пойти в оперу или сыграть в шахматы; других радостей он не знал.

Закончив прием, доктор по жаре тащился на участок. Один за другим он обходил дома, поднимался на этажи, звонил в квартиры, на участке его все знали, даже собаки не лаяли.

В конце обеда он посещал огромный старинный дом, в котором сохранились большие общие квартиры, двери были увешаны с указателями кому как звонить; три длинных, три коротких...

Дом, как собор, настраивал человека на высокий и торжественный лад: могучие стены, высокие потолки, лепнина...

После революции квартиры часто перестраивали. Прежде они были задуманы разумно и удобно, для одной семьи, позже появились новые жильцы, несметная саранча, из комнат кроили новые помещения - множество убогих клетушек, среди которых затерялись кладовки, коридорчики, ниши, чуланы, темные закутки, а стены и двери то и дело менялись местами, и случалось, что дверь никуда не вела: откроешь, а за порогом стена.

Жильцы подозревали, что это неспроста, кто-то, видно, вздумал над ними подшутить и не угомонился, пока не добился своего: квартиры стали нелепыми и несуразными. Впрочем, как вся окрестная жизнь.

Каждая квартира была огромна, причудлива и неповторима. Каждая квартира была держава - множество лиц, разные племена, пестрое население, в котором имелись свои нищие, своя знать и свои пророки.

О, коммуналка, пою тебя как родину, мы все отсюда родом, ты живешь в каждом из нас, куда бы мы ни ушли и кем бы ни стали. Еще не сложены о тебе стихи, нет посвящений и поэм, что безусловно несправедливо, ты заслужила быть воспетой. Ты - выражение эпохи, радость вечной борьбы, трудное счастье, обретенное в бою. Ты вошла в нашу плоть и кровь, но где взять слова, достойные тебя?

Германов знал, что в каждой квартире есть партии, правящая верхушка, элита и оппозиция. В каждой квартире шла тотальная борьба всех со всеми, жаркие схватки, мимолетные перемирия, годами тянулась вялая окопная война; изредка соседи объединялись, когда их интересы сходились, чтобы вскоре распасться вновь.

Квартиры жили, не скучая, день и ночь напролет хлопали двери, разносились голоса, шаги, крики, смех и плач, ругань, и даже в глухие ночные часы, когда квартира забывалась в тяжелой дреме, слышались непонятные шорохи, стоны, легкий стук, шепот, неразборчивое бормотание, в коридорах поскрипывали половицы, но стоило бессонному полуночнику приоткрыть дверь и всмотреться в тусклое пространство, как скрип удалялся, точно кто-то невидимый колобродил тайно, не показываясь на глаза.

Случалось, квартира цепенела, готовая разразиться бунтом: жильцов терзали слухи о повышении платы за горячую воду или иная причина, и тогда пестрое население превращалось в единый, способный на подвиг народ.

Одна из квартир вызывала особый интерес. Было в ней нечто загадочное. Никто толком не знал, сколько в ней комнат, она напоминала обширную пещеру, где можно было надежно укрыться и даже сгинуть без труда.

В молодости Германов и сам жил так же. Квартира возвращала его в прежние годы, когда время брело неспешно, каждый день был долгим и помнился внятно, будто целая жизнь.

Самым веселым местом в квартире был туалет.

Представим длинный, узкий, похожий на щель проход, невероятно высокий потолок, стены на ширине плеч, двоим не разойтись. Впрочем, зачем в туалете расходиться двоим?

Итак, длинный узкий лаз, похожий на расщелину в скале, а где-то вдали, на горизонте, на излете взгляда - идти-не дойти - за непосильной глазу далью белеет нечто, по очертаниям смахивающее на унитаз.

Да, унитаз, если воспользоваться биноклем, унитаз, но так далеко, что устанешь шагать и невольно закрадывается мысль о попутном транспорте. Хорошо хоть заблудиться нельзя - стены!

Нет, не заблудишься, можно лишь не осилить расстояние, пасть в пути.

Насмешники и остроумцы предлагали держать при входе в туалет велосипед, чтобы улучшить сообщение и скрасить дорогу; на колесах добраться до унитаза можно было намного быстрее. Годилось и такси, если повезет поймать, однако население по-прежнему отправлялось в путь пешком, сбивая ноги и стаптывая обувь.