Владимир Гоник - Сезонная любовь

- Пущай не верят. Я-то знаю.

- Ты на руки свои посмотри...

- Ну что - руки? Днем я директор, а в свободное время кем хошь могу быть.

- И кем же ты был?

- Плотничал. Кому штакетник поставлю, кому замок врежу, кому полы настелю... А что - имею право!

- Подрабатывал?

- Ну да, где какая халтура подвернется.

- Молодец! Трудолюбивый... У вас там каждый директор так?

- Многие. А в Смоленске как?

- У нас если директор, только этим и занимается. Совсем обленились.

- Смотри ты! У меня один кореш, тоже директор, по выходным сантехником дежурит. Не веришь?

- Верю.

- Ну то-то. Многие не верят.

Они помолчали. Свежий ветер со стороны Находки гонял по двору клочья газет.

- Миша, а ты часто врешь? - поинтересовалась Рая.

- Часто, - беспечно признал Пряхин.

- Зачем?

- А интересно. Живешь, хлеб жуешь - скука. А так... вроде веселее.

Ветер загнал газету под ящик и устроил ей трепку, бумага билась на ветру, как живая.

- А ты как жила? - спросил Пряхин.

- Я? - Рая задумалась, наклонив голову и опустив лицо. - По-разному, Миша. Всяко бывало.

- А сюда зачем?

- Нужда заставила.

Она рассказала, как работала в магазине и в ревизию обнаружилась недостача; пришлось влезть в долги, а потом вербоваться, чтобы отдать.

Конечно, она видала виды, он сразу понял, да она и сама не скрывала; с первого взгляда было ясно, чего-чего, а опыта ей не занимать. Но Пряхин ее не судил, он вообще никого не судил, не имел привычки: дело такое жизнь!

Поначалу больше молчали, постепенно разговорились. Рае случалось кочевать, работала где и кем придется, как и он, была перекати-поле, не имела своей крыши, мыкалась по чужим углам - натерпелась.

И ей, и ему было что рассказать. Никто из них не таился в ту ночь, говорили до рассвета. И то ли ночная свежесть была причиной, то ли темнота, скрывавшая лица, но каждый из них не лукавил в ту ночь, говорил открыто и без оглядки, как редко приходится нам в нашем грешном существовании.

И он, и она терпели вдоволь, теряли и хлебали сполна, жизнь их была пестрой, переменчивой, разноликой - всего вдоволь.

Пряхин впервые рассказал о себе без утайки. Он сам диву давался: больше в эту ночь он не врал и не хвастал, говорил все как есть, без притворства.

Спать не хотелось. Накатила редкая бессонная ясность, сна ни в одном глазу, и можно толковать без спешки - когда еще доведется.

Погода не располагала к долгому разговору, на дворе было сыро, ветрено, пробирал холод, да и разговор у них был не из веселых - толковали о своей жизни, какое уж тут веселье. Но, окоченев, они говорили час за часом.

К утру им казалось - они давно знают друг друга. В кое время бывает у нас возможность открыться кому-то, сокровенное слово редко вырывается наружу, и еще реже услышит его чужая душа, услышит и отзовется. И уж если случилось - радуйся, повезло.

Ночь повернула к рассвету. Волосы стали волглыми, холод проникал под одежду, на востоке слабо посветлело небо.

Городок спал глубоким сном. К этому времени все угомонилось, обитателей бараков сморило тяжкое забытье: в смрадной духоте невесомо и зыбко плыли тысячи снов - тайные мысли, голоса, смутные призрачные картины.

- Светает, - сказала Рая.

Пряхин с сожалением кивнул. За ночь они поговорили о многом, однако времени не хватило: весенняя ночь коротка.

Казалось, они не сказали и доли того, что хотели, а уже брезжил рассвет и нужно было расстаться.

Вся огромная масса ночующих здесь людей отсыпалась напоследок, прежде чем отправиться дальше, до самого предела земли; то был их последний ночлег на материке.

Рассвет тихо крался над побережьем, разливался, набирал ясности, новый день затоплял долины, тесня ночь в глубь материка.

Пряхин и Рая неподвижно сидели в тишине, их клонило в сон, но расходиться не хотелось. Им казалось, что-то произошло, что - они сами не знали; была некая новизна, какая-то перемена, хотя ничего не изменилось и все осталось по-прежнему.

- Пора... - вздохнула Рая и встала с трудом: руки-ноги свело.

Пряхин молча поднялся. Он не хотел уходить, но покорно встал, готовый сделать, как скажет она.

Минувшая ночь жила в них обоих, но был какой-то безотчетный страх, будто стоит им разойтись - все исчезнет, канет, словно в воду.

- Иди, - тихо велела Рая. - После свидимся.

Он скованно кивнул и, похоже, пребывал в сомнении, как поступить - не возразить ли? - но не решился, смолчал.

Он как будто боялся словами испортить прощание, молчал, робея, точно набрал в рот воды, и сам в это не верил - никогда с ним подобного не случалось.