Лариса Соболева - Бриллианты на пять минут

– А почему он не взял больше ничего?

– У него спросите.

– Спросил бы, да не могу. Убили вашего вора.

– Неужели? – искренно огорчилась Ксения Николаевна. – Надо же! Бедный человек. А вы уверены, что это именно тот вор, который забрался к нам в дом?

– Уверен на сто процентов, – тоном, каким разговаривают с маленькими детьми, сказал Щукин, при этом умильно улыбаясь.

– Ой, не надо со мной говорить так, будто я маразматичка, – одернула его она. – Почему с пожилыми людьми позволительно вести себя, как с недоумками? Доживете до моих лет и поймете, как это противно.

– Ксения Николаевна, я не хотел…

– И это слышу по сто раз на дню! – отрезала она. – Ближе к делу.

– Ну, тогда, пожалуйста, не перебивайте меня, – попросил Щукин, признав про себя правоту старушки. – Итак, Пушко взял только часы. Украл он их утром, случилось это десятого апреля. В тот же вечер он продавал по соседям часы и ожерелье, что и дало право подозревать его в краже. Часы мы обнаружили у его друга, а оже…

– Вы нашли и мое колье? – перебила его она.

Щукин так и остался с открытым ртом. Наконец-то кое-что прояснилось, поэтому глаза его заискрились радостью. Надо же, как повезло!

– Как? Колье? – спросил он. – У вас пропало колье, я правильно понял? И это произошло в тот день, когда украли часы?

Ксения Николаевна смутилась. Видимо, вопрос о колье у нее вырвался нечаянно.

– Как вас зовут? – спросила она.

– Архип Лукич.

– Мне нравятся старые имена. Архип Лукич, мои отношения с зятем нельзя назвать добрыми. У нас большой конфликт, переросший во вражду…

– Я не выдам вас зятю, клянусь! – с жаром заверил ее он. – Прошу вас рассказать мне все, что вам известно. – Увидев, что старушка колеблется, он добавил с нажимом: – Поймите, убито несколько человек…

– Что?! – дернулась та. – Убито? И виной тому мое колье?

– Я не знаю, в чем причина, – поспешил Щукин смягчить новость, – но люди действительно погибли. Пушко продавал две вещи: часы и ожерелье. Ожерелье купила его подружка за двести рублей… – Ксения Николаевна хмыкнула. – Подружка отдала ожерелье директрисе кафе, в котором работала уборщицей. И Еву, то есть подругу Пушко, и директрису убили…

– Хватит! – подняла Ксения Николаевна руки вверх. – Я не хочу знать, кого еще убили. Видите ли, молодой человек, стоило мне достать эту вещь, как произошли ужасные события.

– Значит, у вас украли ожерелье? Оно так выглядело?

Поскольку Архип Лукич не захватил с собой рисунок соседки Пушко, он нарисовал сам ожерелье на листе блокнота и протянул Ксении Николаевне.

– В общих чертах похоже, – сказала она. – Да, у меня украли колье. Но умоляю вас, если вы порядочные люди, не говорите зятю. Он мне не простит…

– Ксения Николаевна, мы не фискалы, а…

– Ой, да знаю я, кто вы такие, – раздраженно прервала она. – Зять мечтает не только от меня избавиться, но и терпеть не может собственную дочь. Нам плохо здесь, мы решили уехать… В общем, это длинная история. Если вы не торопитесь…

– Мы в вашем распоряжении, – воскликнул Щукин, заметно волнуясь.

– Тогда слушайте, черт с вами!

Батон сбросил мешок крупы на расстеленный брезент, тут же опустился на него, дыша, как загнанная лошадь. Пот катил градом по его телу, в глазах рябило. Ослаб Батон за последние дни. Мало того, что недоедает, так еще все это время не пил. А ведь в шкафу стоит она – бутылка с прозрачной, как слеза, но вонючей гадостью, которая дарит расслабление и спокойствие, дарит крепкий сон и элементарную радость. Радости-то и не хватает, не хватает общения.

Пара алкашей зарулила вчера к нему на квартиру, но Батон погнал их, боясь сорваться. Если б кто-нибудь знал, чего стоило Батону не притронуться к бутылке! Да он только как глаза закроет, так и видит только ее, любимую и родную! Но не пил. Все, что случилось, никак не увязывалось в голове, оттого он оставался трезвым.

Нет, вдуматься: Пушка и Грелку укокошили, за малым не грохнули и Батона, он пустился в бега, менты его арестовали и отпустили на все четыре стороны! Кто способен это понять? Не понимал и Батон. Лишь проспиртованной своей шкурой чувствовал: опасность ходит за ним по пятам, стоит дать слабину, и он окажется на том свете. А вот в чем эта самая опасность, он понятия не имел, просто чувствовал ее. Таская мешки, Батон постоянно анализировал, чего это менты отпустили его, почему не воспользовались выгодой сделать из него убийцу? От напряжения извилины в его мозгу выпрямлялись и сходились в пучок на одном: выпить бы. Поэтому все силы Батон положил на яростную борьбу со слабостью.