Лариса Соболева - Исповедь Камелии

– Нельзя любить глупость, ложь и пустоцвет. Где ты была прошлую ночь? Я заходил в твою комнату, тебя там не было.

– Мне не спалось, я вышла подышать...

– Ложь, – на спокойной ноте сказал Мирон Сергеевич. – Ты приехала в четыре утра, проскользнула в мой дом, как воровка. На, читай.

Вики взяла из его руки сложенный вчетверо лист, развернула и прочла только первую фразу:

– «У вашей жены связь с господином Неверовым...» Но это же... Как вы могли поверить?! Меня оболгали! Воля ваша, но я не желаю с вами разгова...

Вики охнула, получив оплеуху, и едва устояла на ногах, успев схватиться за край стола. Она захлебывалась воздухом, будто попала под воду, только стыд перед прислугой не позволял ей кричать. А Мирон Сергеевич, придерживая жену рукой, рвал на ней новое платье, рвал, сопя от ярости. Оторвал рукава, разорвал на турнюре красиво уложенные складки, сорвал оборки. Закончив акт вандализма, повернул жену к себе лицом и вырвал бутоньерку вместе с куском ткани. После толкнул Вики к кровати – она упала на нее – и сказал:

– Полагаешь, я не знаю о твоей связи с Долгополовым? Да о ней весь город судачил. Дрянь!

– Ложь! – взвизгнула Вики. – Ты никогда не верил мне, а слушал сплетни. Докажи! Чем докажешь, что Долгополов...

– У меня нет доказательств, но знаю: это так, – спокойно сказал Мирон Сергеевич. – Я не позволю тебе порочить мое имя. Горничную, твою наперсницу в грязных делах, отправлю в деревню.

И ушел, закрыв дверь на ключ. Вики подтянула упавший на пол шлейф из разорванных оборок. Сколько было потрачено времени на портниху! Вики душу вынимала из нее, указывая, как следует класть ткань и какими должны быть стежки. Она не разрыдалась, а произнесла шепотом, но с ненавистью в сторону двери, за которой скрылся муж:

– Убегу. В окно убегу.

Пискунов спрыгнул с дерева, потешаясь над страстями, кипевшими в доме Галицких, перелез через ограду и свистнул. Из мрака вынырнул сыщик, которого Пискунов оставил наблюдать за домом вместо себя, сам же пошел пешком. Две ноги дешевле извозчика, к тому же прогулки весьма полезны.

Чтоб угодить начальству, Пискунов хотел бы поспеть и тут и там, да надвое не разделишься. Однако именно он взял на себя смелость командовать сыщиками (а покомандовать страсть как любил), отрядил их на места и самолично проверил, как те справляются с заданием. Начинающему сыщику показал пример слежки, взобравшись на дерево у дома Галицких. Теперь Пискунов направил стопы к мадам Иветте – за делом, а не за... впрочем, за этим тоже. Шел и мечтал. Ух, любил себя он мечтаниями потешить, все же не так гадко жизнь виделась, а красочно. Пискунов ни ростом не уродился, ни лицом, зато в мечтах становился... Будто он и не он вовсе, а титулярный советник или там чин имеет при дворе Его Императорского Величества, а то и сам падишах – простор для фантазий неограничен. Только в мечтах Пискунов и становился человечищем, а не тлей ничтожной, которую всерьез никто не воспринимал. Только в мечтах не имели значения ни рябая рожа, ни рост. И Пискунов, видя себя в роскоши и почитании, забывался, гордо вышагивал, постукивая дешевой тростью, да кланялся по сторонам...

Спугнул кошку. Она промчалась у ног, рассеяв фантазийные картины. Пискунов повернул назад, кошки-то не к добру дорогу перебегают.

Но не одни неосуществимые мечты преследовали его, были и другие – вполне реальные: получить чин повыше. Уж как Пискунов ни старался, а чина не выслужил, все дел подходящих не попадалось. И вот представился случай – покрытое мраком убийство Долгополова. Тут надо все умение приложить и оказать следствию неоценимую услугу, то есть самому раскрыть убийство. Потому Пискунов, прослуживший в сыске больше остальных, и взял под опеку сыщиков, надеясь с их помощью отличиться.

Мадам Иветта протянула ручку для поцелуя:

– Давненько вы к нам не захаживали, господин Пискунов.

Он не какой-нибудь гость, а отношение имел к самой полиции, оттого был в большом почете у мадам Иветты. Пискунов чмокнул ручку, да сразу-то к делу не приступишь, к тому же от начальства разрешение поразвратничать получено. Женщины не баловали его вниманием, насмехались, оставалось пользоваться услугами публичных домов. Опасаясь, что начальство прознает и выговор сделает, Пискунов лишний раз зайти сюда не решался, только по очень сильному хотению прибегал.

Мадам Иветта самолично ввела его в салон, держа под руку, он сразу приметил большущее тело на диване. Пискунова не прельщали женщины ссохшиеся, а нравились такие, чтоб были раз в пять шире его, и чтоб груди имели, как две головы – тогда это женщина. Он указал глазами на толстуху в прозрачных одеяниях, мадам позвала ее: