Лариса Соболева - Нимб над Мефистофелем

– Э-эй, люди! Помогите! Люди! На помощь...

Я кричал во всю мощь легких, до хрипоты, пока не увидел пару. Кинулся к ним, сначала напугав, но успокоил мужчину и женщину:

– Уголовный розыск. Тут стреляли в человека... Найдите телефон, прошу вас!

И кинулся назад к Чехонину.

– Кого вызвать? – крикнула вдогонку мне женщина.

– Милицию. Скажите, в Чехонина стреляли. И «Скорую». Быстрее!

Я вернулся, приподнял плечи Чехонина, положил себе на колени. И щупал пульс на руке, на шее, уговаривая его:

– Потерпите, Анатолий Романович... Сейчас приедут...

И в какой-то момент понял, что говорю с мертвым человеком. Он был мне другом и наставником, я любил и уважал его, как любил бы и уважал отца, который погиб. Но все это было, и он – был. Жуткие минуты пришлось мне пережить! Вовсе не страх меня обуял, а ужасный смысл слова «был». Только что Чехонин дышал, говорил со мной, теперь он никто, труп. Одна пуля, всего одна убила этого большого человека, по-настоящему большого. У меня потемнело в глазах, я утирал слезы со щек, забыв, что мужчины не плачут.

Остальное проходило как в тумане. Меня спрашивали, я отвечал. Чехонина уложили на носилки, накрыли полотном и понесли в машину. Я шел за ним, но перед моим носом закрыли дверцу, машина взвизгнула колесами, обдав меня запахом бензина, и тронулась с места, увозя Чехонина навсегда.

– Мда... а ведь пасут вас, – произнес наш фотограф, стоя рядом.

– Что? – повернулся к нему я. – Пасут?

В моей голове будто произошел щелчок, и все встало на места. Не попрощавшись, я пошел прочь, широко шагая.

– Куда ты? – крикнул фотограф. – Тебя отвезут.

– Оставь его, – сказал кто-то из наших ребят. – Не видишь, худо парню. Эх-ма! Такого человека застрелили...

Я шел, не разбирая дороги, шел быстро. Мне было жарко, внутри все горело, машинально я расстегнул пальто, затем старый отцовский пиджак. Ледяной ветер бил в лицо и грудь, ничуть не охлаждая меня. Я знал, куда иду и зачем, это было главным, и ничто не остановило бы меня сейчас, даже начнись вокруг настоящая пальба.

Она открыла дверь, обрадовалась и заулыбалась. Ни слова не говоря, я отстранил ее, прошел в комнату, огляделся.

– Устин, что с тобой? – робко спросила Агния.

Чистые глаза, не понимающие, обеспокоенные, направлены были в меня. Я подошел к шкафу, распахнул створки и замер, изучая содержимое. Вещей в нем висело много, я стал перебирать их, отодвигая одну за другой.

– Что ты ищешь? – спросила Агния, но ответа не получила.

Пальто цвета беж висело в дальнем углу, накрытое ситцевой тканью. Осмотрев его, я заметил тщательно замытую кровь (от крови все равно остаются следы, едва видимые, но остаются). Этого мне было мало. В нижнем выдвижном ящике шкафа лежали и туфли коричневого цвета. И этого было мало. Агния стояла посередине комнаты и бормотала дрожащим голосом:

– Ты пугаешь меня, Устин. Скажи, пожалуйста, что ты ищешь? Может, я сама найду и дам тебе?

Я бросился к буфету, осмотрел все полки. Далее подверг осмотру еще один шкафчик, где Агния держала всякие мелочи. И нашел коробку, обычную картонную коробку. Приоткрыл крышку, и мне окончательно стало ясно все. Какой же я болван, кретин, идиот! Развернувшись к Агнии, я повернул коробку от себя, содержимое посыпалось на пол. Это были золотые и серебряные украшения, портсигар, часы, маленькие коробочки.

– Откуда это? – задал я вопрос, на который имел ответ.

– Тетино... я говорила тебе...

– У тебя разорвана мочка уха...

– Это давно случилось... нечаянно...

– У Дамки, – сказал я, где именно она порвала ухо. Сказал, не желая больше слушать ложь. – Когда вы боролись, она вырвала серьгу из твоего уха.

Бирюза яркий камень, выделялась она и на полу своей голубизной. Особенно бросался в глаза браслет. Я поднял серьгу, показал Агнии:

– Эта осталась у тебя в ухе, а вторая у нас. Собирайся.

– Ты сдашь меня? – приподняла брови Агния.

Она немало удивилась моей решительности, тем временем я собирал с пола улики, бросая их назад в коробку, одновременно говорил ей:

– Не сдам, а отведу опасную преступницу туда, где следует ей находиться.

– И скажешь, что жил с преступницей? Как рассказывал ей про расследование? Все-все скажешь?

Она пугала меня. Ведь получалось, я стал ее сообщником. Однако без напоминаний Агнии я знал, что натворил по глупости своей. Но чувство вины кипело во мне с такой неистовой силой, что никакой страх не мог остановить меня.

– Да, все скажу, – заверил я. – И готов ответить за свою ошибку.