Лариса Соболева - Негр Артур Иванович

– Вы забываетесь! – повысил тон и Георгий Денисович, ибо в неосторожно брошенных словах нашел подтверждение доносу Евгении, а под себя рыть подкопы он никому не позволит. – Это вы, Артур Иванович, из упрямства стали к столу, и в результате у нас... у вас летальность на столе! То вы забываете о долге и отказываетесь оперировать, мотивируя, что больная ваша знакомая, то вы кладете на стол безнадежную и одновременно знакомую коллегу, тратите массу средств на то, что, к глубокому прискорбию, обречено... Как это понимать? У вас натуральная звездная болезнь.

– Боже мой! – выдохнул протяжно Артур, закатив демонстративно глаза к потолку. – Бред какой-то. И демагогия чистой воды.

– За неэтичное поведение перед больными, которые получили из-за вас сильнейший стресс, я выношу вам выговор!..

– Да хоть пять! – и Артур хлопнул дверью.

«Какой-то неудачный день, – думал он, сидя за рулем и невнимательно слушая рассказ Даши о ее перипетиях на работе. – Только-только у нас с Дашкой наладились отношения, на работе у обоих разладилось. Что за черт?»

– Ты не слушаешь меня, – расстроилась она.

– Извини, Дашенька, у меня сегодня был очень сложный день. Очень. Мне сейчас не помешает сто грамм водки и хорошая доза секса.

– Знаешь, мне тоже.

– Ого, Дашка, ты входишь во вкус, – вяло пошутил он.

Петюн балдеет, когда водит «импортяшку», как любовно назвал он совершенство на колесах. Машина компактная, ходит бесшумно, имеет отличную маневренность, ею легко управлять. Совершенство дожидалось Гарпуна, пока тот пребывал в «краю непуганых идиотов», в гараже возле дома, где они теперь живут. Еще в ней плюс – стекла! Салон снаружи не видать. Гарпун, садясь в машину, каждый раз напоминает:

– Езжай осторожно, по правилам, чтоб ни одна собака ментовская не остановила. Мы ж не знаем, вдруг у каждого мента наш облик за пазухой припрятан.

Разве ж правила нарушаются специально? На подобный случай в кармане Петюна лежат сотенные. Раз останавливает мурло дорожное, а Петюн ему в рыло сотню:

– Извини, друг, спешу.

Сошло. И сойдет, так как не каждый сотенками разбрасывается. Однако сегодня он не испытывал кайфа за рулем «импортяшки». Дура Валька так и стоит перед глазами. Петюн сначала сделает, а потом жалеет. На хрена эту Вальку трахал? Вон проституток полным полно, бабки есть, бери любую. Гарпун хитер, сначала сам ее жарил, а потом Петюну предоставил: на, дескать, прикрой меня своей спермой. Еще перо воткнуть в нее требовал, но тут Петюн сообразил – нельзя. Сейчас техника с наукой шагнули далеко, ну как докопаются? Хоть бы зарыли эту Вальку в посадке, например, так нет же – бросили.

– А вот и они, – отвлек Петюна Гарпун, вытягивая шею вперед. – Валюха точно навела, молодец девчонка. Трогай, Петюн.

– Что будешь делать? – спросил тот, выезжая со двора и попадая в вечерний город в огнях. – Пришьешь их?

– Посмотрим, – отозвался Гарпун лениво.

У него манера такая: говорит небрежно, неохотно. После Вальки манера эта перестала нравиться Петюну. Валька, Валька...

– Слушай, зачем было с этой Валькой связываться? – позволил себе Петюн затронуть больную тему. – Мы бы отследили ниггера от больницы. На фига лишний риск?

– Мозгов у тебя с помет воробья, – усмехнулся Гарпун. – Именно потому, что не желаю рисковать. Зачем нам торчать у больницы, ездить за ним? А если он заметит? И вдруг охрана у него есть? Мало ли какие меры он предпринял. Валюха нам помогла без лишнего напряга узнать, где обитает ниггер и его баба.

– Нас же искать будут.

– Пусть ищут. Из ее знакомых нас вместе никто не видел, я увозил ее на окраины города, гуляли мы в темных закоулках, да и сработал я быстро, за несколько дней управился. Так что кати домой и не дергайся, обмозговать кое-что надо. Одно плохо, у ниггера во дворе негде спрятаться. Откуда следить за ними – не представляю. Надо ведь поближе к ним, дорогим, быть, чтоб хватило секунд... и мы имеем обоих!

– В подъезде ниггера я видел дверь под лестницей. Только она заперта. Куда она ведет, как думаешь?

– Куда?.. В подвал, наверное. А хорошая идея... замки нам не помеха... Молоток ты, Петюн, хвалю.

Попав проездом в Петербург, Абрам поразился переменам. Вновь русскую знать обуревала спесь и ханжество при внешнем лоске. Высший свет стремился к роскоши, во всем подражая французскому двору. Три года ссылки не прошли даром: Абрам стал замкнутым, излишне вспыльчивым, нетерпимым.