Михаил Палев: Византийский манускрипт

Дом номер 36 на Наличной улице был самой обычной панельной двенадцатиэтажкой постройки начала семидесятых годов прошлого века. Кудрин не любил такие дома – ему нравились длинные прямые проспекты Васильевского острова с мрачно-торжественными фасадами старых питерских строений. Кудрин вырос именно в таком доме на Большом проспекте: высокие потолки коммуналки, узкие дворики-колодцы, тоннели подворотен и каретный сарай у парадного. А это унылое бетонное сооружение оскорбляло своим видом его любимый Васильевский.

У входа в парадное курил опер из «убойного» отдела 60-го отделения милиции капитан Меркулов.

– Привет, Саша, – поздоровался Меркулов. – Ну, что… Пойдем, глянешь? Похоже на случай, какой два месяца назад на Литейном был.

– Посмотрим, посмотрим, – проворчал Кудрин.

Они поднялись на лифте на седьмой этаж. Меркулов достал из пачки новую сигарету и приготовил зажигалку.

– Что, такое же неприглядное зрелище, как и на Литейном? – спросил Кудрин.

Меркулов передернул плечами:

– Слава богу, не наш район. Видел только фотографии. Похоже на то…

Они вошли в однокомнатную квартиру, и Кудрин сразу увидел труп на полу. Тело лежало ничком, и Кудрин не сразу понял, что это обнаженная девушка: волосы ее слиплись и пропитались кровью и еще чем-то липким, а к спине словно прилепили багровый пластырь. Лишь приглядевшись, Кудрин понял, что к спине ничего не прилепили, а совсем наоборот: содрали лоскут кожи размером с лист писчей бумаги.

– Вот, – сказал Меркулов, пропуская вперед Кудрина. – Барсукова Екатерина Викторовна, тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения, студентка третьего курса исторического факультета ЛГУ. Квартира съемная, сейчас ищем хозяев. Что скажешь?

– Нет, не похоже на Литейный, – высказался Кудрин. – Там расчлененка, а здесь только кожу со спины содрали.

– Не только, – возразил Меркулов. – Вспороли грудную клетку и вытащили сердце. Сердце, кстати, пока не нашли. Перевернуть тело?

Кудрин отрицательно мотнул головой и принюхался: в воздухе стоял какой-то странный лекарственный запах. Похоже, что запах исходил от пола, покрытого клочьями желтоватой осевшей пены.

– Это что за запах? – спросил он.

– Кровь, – пояснил Меркулов. – Из нее всю кровь выпустили.

– Нет, не этот, – поморщился Кудрин. – Химический такой запах…

– Да? Ты чувствуешь? – удивился Меркулов. – Кстати, соседка вызвала наряд потому, что почувствовала какой-то странный запах. Я решил, что она придуривается, старая карга… Оказывается, нет! Ты вон тоже чуешь. А я не чувствую ничего: думал, что уж все выветрилось.

– Вот ты говоришь, что кровь всю из нее выпустили, – с сомнением заметил Кудрин. – И где же кровь?

– А вон! – указал Меркулов на клочки пены. – Эксперт сказал, что кто-то облил пол перекисью водорода. Отсюда и запах.

– Подожди! – перебил его Кудрин. – Да тут этой перекиси нужно немерено! В чем же ее принесли?

– А там, в кухне, пустые баллоны из-под воды «Аква Минерале», – ответил Меркулов. – Возможно, что в них.

Кудрин недоверчиво покачал головой:

– Ты когда-нибудь видел, чтобы на месте преступления оставляли труп, а следы крови пытались уничтожить перекисью водорода?

– Нет, – признался Меркулов. – Хотя разные случаи бывали. Вот помню, когда я был еще стажером, так случилось дело: мужик пол вымыл разными моющими средствами так тщательно, что следов крови экспертиза так и не смогла обнаружить. Но сам он этой химией так надышался, что в больницу попал – на том и погорел. Его «Скорая» увезла, а сосед пошел ключи искать, чтобы квартиру закрыть. Зашел заодно в туалет, а санузел там совмещенный… Короче, мужик чуть не рехнулся: хозяин квартиры труп растворял в кислоте, в ванне. Зрелище, я тебе скажу, было похлеще этого!

– Ты мне лучше скажи, что ты здесь еще странного видишь? – спросил Кудрин.

– Да уж, странного немало, – согласился Меркулов и принялся перечислять: – Если она кого-то привела, то для чего? Чай они не пили. Спиртное? Не знаю, ничего такого мы не нашли. Возможно, что убийца все унес с собой, но не похоже. В кухне порядок, посуда в сушилке сухая, будто ею с утра не пользовались. Тряпка, которой стол протирают, тоже сухая. И постель не разобрана, не измята. Короче, никаких следов посиделок или любовного свидания.