Михаил Палев - Византийский манускрипт

– А терциарии Вальтер Шрайбер и Виктор Брен не упоминались в связи с деятельностью фра Арнольдо?

– Погодите, – задумался Шон. – Виктор Брен работает в Москве и освещает вопросы, связанные с деятельностью доминиканцев в России… что-то вроде неофициального пресс-секретаря. Речь идет о нем?

– Да, именно о нем. А Шрайбер?

– Шрайбер, Вальтер Шрайбер… Ах да! Это тот самый чокнутый историк! – рассмеялся Шон.

– Почему чокнутый? – удивился Тавров.

– А я разговаривал с ним пару раз. Так он высказал глубокую убежденность, что летающие тарелки – проявление активной демонической деятельности. Ну и так далее.

– А подробнее?

– Не могу подробнее, – признался Шон. – Он так накушался, что еле языком ворочал, к тому же все время сбивался на немецкий, да еще и с австрийским акцентом! А наутро он протрезвел и уже не помнил своих слов. Во всяком случае, так он сказал.

– Какое место он занимал в Ордене?

– Скорее всего, Шрайбер просто выполнял исследования, финансируемые Орденом. Он не производил впечатления человека, искренне верящего в проповедуемые Орденом ценности. Точнее, он даже не считал нужным производить такое впечатление. Видимо, его ценили как специалиста в той области, что представляла интерес для фра Арнольдо и его компании.

– А Брен?

– Вот здесь трудно сказать что-либо определенное, – задумался Шон. – Первоначальное впечатление: старательный терциарий, добросовестный клерикальный журналист. Я читал его статьи: производит впечатление доброго католика, причем в хорошем смысле этого слова – не карьерист, рассчитывающий сделать имя на пропаганде «популярного католицизма», а искренне верящий в определенные идеи, я бы даже сказал, в определенную миссию. Но это в основном мое личное впечатление.

– Это тоже важно, – заметил Тавров. – Пока что мне никто не высказал своего личного впечатления о Брене.

– Я его видел всего несколько раз, так что могу в чем-то и заблуждаться, – предупредил Шон. – Я писал статью о доминиканцах в России и беседовал на эту тему с Бреном. Из этого разговора в основном и сложилось мое мнение о нем. В остальном: образован, хорошо владеет вопросами истории религии, обаятелен, приятный собеседник.

– С такими качествами только в разведке работать или вором на доверии, – проворчал Тавров.

– Не унывайте. Лучше выпьем за то, чтобы нас как можно реже посещали мрачные мысли и пессимизм, – предложил Шон.

Едва Тавров вышел из ресторана, как ожил его мобильник. Это был Далинский.

– Как дела, Валерий Иванович?

– Помаленьку.

– А вы где сейчас?

– Возле Белорусского.

– О! А я по Ленинградскому проспекту еду! Давайте я вас подберу и до дома довезу.

Искушение было слишком сильным, и Тавров согласился. Он вышел на Тверскую, а минут через десять уже сел в машину Далинского. Впрочем, счастье было недолгим: не успели они доехать до Маяковской, как Далинский остановил автомобиль.

– Опять начинается! – с досадой воскликнул он, открывая дверцу.

– Что случилось? – озабоченно поинтересовался Тавров.

– Похоже, игольчатый клапан, – отозвался Далинский, вылезая из машины. – Сейчас посмотрю.

Он открыл капот и погрузился в изучение внутренностей детища советского автопрома. Тавров попытался устроиться поудобнее на сиденье. Вытянуть ноги не удавалось, и Тавров заерзал, пытаясь найти удобное положение для затекших конечностей. Он случайно задел крышку «бардачка», та внезапно откинулась, бесстыдно открывая содержимое. Тавров хотел захлопнуть крышку и вдруг увидел нечто, что не могло оставить его равнодушным. Он увидел свою визитку, приколотую степлером к свернутой в трубку бумаге. Искушение было слишком сильным. Тавров развернул бумажную трубку: это оказался лист бумаги из факса. В глаза бросилась слегка размазанная фотография, и Тавров не сразу понял, что на снимке изображен он сам. И только после этого его глаза лихорадочно забегали по тексту факса.

«Тавров, Валерий Иванович, полковник милиции в отставке…» Далее шло анкетное изложение его биографии, а в последнем абзаце пересказывалось нечто, что не могло быть указано ни в одной официальной анкете: «Близкий друг ясновидящей и Хранителя Ордена Антонитов Ефросиньи Пустовойтовой и Наблюдателя Ордена Антонитов отца Иоанна (Белиссенова). Проходил как свидетель в деле об убийстве викария ордена «Опус Деи» отца Игнатия (Вадима Гольдштейна). Причастен к исчезновению Книги Агриппы и Кольца Соломона».