Лариса Соболева - Часы остановятся в полночь

– Где Лана? – изумился Максим после душа.

– Спит на моей кровати. А для тебя я разложила кресло-кровать. Садись и ешь. Думаю, завтра в городе будет нехватка воды.

– Почему? – Он набросился на еду.

– Вы всю потратили. Ну, рассказывай, по каким канавам вас носило?

Биулин относился к тем редким людям, которые с первого взгляда вызывают расположение, примерно как Филонов, умеющий запросто внушить собеседнику, будто человека добрее и бескорыстнее его нет. Именно поэтому Эрнст не расслабился и, глядя на холеное лицо и в теплые, с желтоватым оттенком глаза Биулина, анализировал, что он собой представляет. На первый же вопрос Эрнста он вымучивал ответ, припоминая:

– Ксения… Ксения… Макаровна, говорите? Полная женщина лет за…

– Ей пятьдесят четыре, на пенсию она вышла в пятьдесят по инвалидности.

– Среди моих знакомых нет инвалидов.

– Ее инвалидность не бросалась в глаза, высокое давление, дела сердечные и тому подобное. – Про себя Эрнст потешался, наблюдая, как у человека отказывает память. – Неужели среди ваших знакомых много женщин с именем Ксения?

– Есть, есть, – покивал тот, все еще не обретя памяти. – Но я в общении с женщинами отчество не употребляю.

– У этой Ксении три племянницы: Лора, Лика и Лана. Часто их зовут одним именем – ЛоЛиЛа. Вы должны знать девочек. Этой зимой вы присутствовали на съемках в студии, фотограф показал.

– А… – неохотно, очень неохотно припомнил Биулин. – Ксения и племянницы… М-да, я знаком с ней. А почему вас это заинтересовало?

Эрнст ему – фотографии. И не сводил глаз с седовласого человека, который заурядно юлил, принимая молодого лейтенанта за дурака, а теперь быстро перестроился, даже благодушную улыбку надел на бессовестную рожу:

– Ну, как же, помню. Это младшая, не девочка, а бесовка, строптивая, должен сказать. А где другие снимки? Фотографировали всех трех сестер.

– В деле, – улыбнулся и Эрнст.

– Простите, в каком деле?

– В уголовном.

То ли Биулин не понял, о чем речь, то ли соображал, какими неприятностями грозит ему визит милиционера, но он странно замер. Эрнст решил отплатить ему и как дураку объяснил:

– Это такая большая и толстая папка, в которой хранят протоколы с места преступления, акты исследования трупов, улики, если они туда помещаются…

Веки Биулина чуть заметно дрогнули, глаза медленно сузились, но за прищуром угадывалось тревожное выражение. Однако тон Биулин взял сухой, холодный:

– Какое отношение уголовное дело имеет ко мне?

– Ксению Макаровну и ее племянниц зарезали, я опрашиваю всех, кто их знал.

– Зарезали… – Биулин свел брови, из-под них с подозрением вперился в Эрнста. – Что от меня хотите?

– Чтоб вы рассказали о Ксении Макаровне и ее племянницах.

– Мне мало о них известно.

– Странно, об этих женщинах никто ничего не знает, а они жили не в тайге, общались не с белками и медведями.

– Хм, – Биулин откинулся спиной на подушки кресла, положил ногу на ногу и с превосходством сказал: – Меня женщины типа Ксении не привлекают, старовата.

– Тогда племянницы? – подловил его Эрнст.

– Интересовали? – уточнил Биулин. – Нет, слишком молоды. Я люблю женщин бальзаковского возраста, когда приходит опыт и знания. Мне нравятся пышные женщины, а не худые или толстые, при всем при том моя женщина обязана обладать гибким умом, с ней не должно быть скучно. Как видите, моим претензиям не соответствуют ни тетка, ни племянницы.

– Зачем Ксения Макаровна устраивала многочасовые фотосессии племянницам?

– Хм, вы даете! Девочки красивы, а красота без внутреннего содержания, трепета, чистоты – ничто. Сестры соединили в себе все качества…

– Простите, что перебиваю, но красотой племянниц она имела возможность любоваться каждый день. Живой красотой, а не на фото.

Биулину было нечего на это возразить, он развел руками:

– У каждого свой бзик или каприз.

– Капризы, – улыбнулся Эрнст, – могут позволить себе люди богатые. А три фотосессии с переодеваниями – не слишком ли дорогое удовольствие для рядовой пенсионерки?

– Она любила племянниц.

– А они ее?

– Дети – существа неблагодарные, поэтому я не завел их.

И в том же духе еще час. Эрнст понял, что не добьется сведений от Биулина, поблагодарил его и ушел, раздумывая: а он-то сам что за личность? Так и не сказал, какие причины заставили его торчать в студии в течение всего дня съемок. Вернее, лопотал нечто из области возвышенных материй, но Эрнст, в силу молодости и воспитания, далекого от заумностей, не только не въехал в смысл, но и заподозрил, что Биулин разыгрывает перед ним некое представление.