Людмила Васильева - ...И двадцать четыре жемчужины

Дальше Истомин писал о жене. И Ясин вспомнил эту красивую и веселую женщину. Люди, знавшие Истоминых, и даже незнакомые, всегда с удовольствием смотрели на эту славную пару.

Потом перед Ясиным, словно крысы из подполья, появились фигуры Дутько и Дальнева.

Когда же он читал строки о себе, то удивлялся, что Истомин признал его волевым, сильным человеком. Он себя таким не считал. Но все равно за эти строки он испытал чувство благодарности к Истомину.

«Записки» раскрыли Ясину события чужой, грустно прожитой жизни... Ясин закрыл тетрадь.

— Как я понимаю, мою миссию, завещанную Истоминым, выполнили вы. Все сложилось к лучшему... Можно мне забрать тетради?

— Конечно. Они вам адресованы. Значит, Дмитрий Васильевич, вы снова в странствия? И Павла Корнеевича забираете?

— Да, ему это нужно сейчас. Пусть вдохнет свежего ветра. Крепче будет. Мы ведь сначала в горные поселки подадимся. Я хочу написать серию репортажей о людях Колымы. А Павел будет писать их портреты... Летом уйдем в тайгу, да подальше. Пройдем побережьем Охотского моря... Я уже и экспедицию подходящую присмотрел.

— Позавидуешь вам. Счастливые люди. Я даже мечтать о таком не могу.

— Но у вас-то профессия так насыщена романтикой и приключениями, мы ни в какое сравнение с вами не идем...

— Пожалуй, верно. Да только романтика у нас другая.

Бурмин проводил Ясина до двери и увидел в коридоре шедшего к нему Сухарева. Они вошли в кабинет, и Сухарев спросил:

— Вы уж не меня ли поджидаете, Владимир Михайлович?

— Угадал. Жду с нетерпением. Новое дело подбросили.

Все произошло просто. В тот вечер Ясин пришел к Марте, и, когда раздевался в прихожей, Марта подала ему новые тапочки — они пришлись ему впору, и он спросил:

— Это что же, для меня?

— Для дома... — ответила она, а в глазах смех.

В комнате был накрыт стол на два прибора. Марта усадила Ясина на диван и показала ему свои наброски и рисунки.

— Митя, вот этот рисунок, давний, хочу тебе подарить. Возьми. Он имеет к тебе отношение.

Ясин рассматривал рисунок. Все на нем как-то призрачно и странно. Греция или Рим? Неясная фигура человека. Кажется, что-то из истории...

— Будто из области музыки... — предположил Ясин.

— Почти так. Это навеяно «Петронием» Веры Инбер. Я сделала этот рисунок после того, как мы встретились на Сусумане. Помнишь?

— Я помню все, дорогая.

— Знаешь что, Митя, садись-ка к столу. Мне не терпится узнать оценку моих кулинарных способностей.

— Я должен сделать тебе важное признание. Я был порядочным трусом: терзался, боялся объясниться...

— Прямо удивляюсь, как это ты расхрабрился... Слушай, Митя, давай Анохина позовем и скажем ему....

— Умница! У тебя, как всегда, хорошая идея.

Они заехали за Анохиным на такси и увезли к себе.

— Марта Сергеевна, — неожиданно предложил Анохин, — а может, и вы к нашему путешествию потом присоединитесь? Что вы на это скажете?

— Верно! — обрадовался Ясин. — Приезжай, Марта! Мы там тебе место подготовим... Как же я сам до этого не додумался?

— Поеду с удовольствием. Просто мечтаю, — ответила Марта.

— Нет, ты серьезно? Не шутишь? — подбежал к ней Ясин.

— Очень хочу поехать.

— Ну тогда решено.

— Боже! До чего же я люблю вас обоих... как мне теперь тепло на свете...

Засекин разыскал Кораблева в Историческом музее. Тот был подготовлен Бурминым к тому, что иногда в нашей жизни происходят чудеса и с одним из таких чудес Кораблеву придется познакомиться. Чудо это — воскрешение из мертвых Евгения Засекина.

Несмотря на подготовку, Кораблев при виде живого Засекина не мог совладать с собой — он заплакал, руки его задрожали, когда обнимал «блудного сына».

— Не надо, что вы, Андрей Андреевич, — успокаивал его Евгений, а сам еле сдерживался, чтобы не прослезиться.

Кораблев смотрел на Засекина, не веря глазам. Живой, живой Евгений!..

Они поехали к Кораблеву, и Евгений рассказал о своих приключениях.

— ...В воинскую часть меня отправили временно, чтобы мое «явление народу» не спугнуло всю компанию. Ребята у нас в части хорошие, уезжать было жалко... Мы в лесу жили, красотища кругом... Я художником работал. Истории моей никто, кроме командира части, не знал. Работал много. Зато режим на пользу пошел. По себе чувствую. Теперь у меня во всем порядок.

— Послушай, Женя, ты у меня недельку не можешь погостить?

— Недельку? Если не помешаю, то могу и подольше. Буду готовиться к экзаменам. Мама с Верой через четыре месяца в Москву вернутся — им ради меня устроили командировку. Я к ним прямо из воинской части ездил, когда мне разрешили объявиться. А хорошо снова родиться на свет! Самая большая радость — вдруг понять, что ты кому-то нужен, что тебя любят даже...