Шарль Эксбрайа - Алиби на выбор. («Девушки из Фолиньяцаро»).

Еще не вполне убежденный, Замарано потребовал дополнительных разъяснений.

— А после этого?

— После этого я прикажу отвести тебя в больницу или же пошлю за доном Адальберто. Бузанела, возьми его ружье!

Угрозы начальника карабинеров сломили сопротивление сыровара, и он отдал свое оружие без сопротивления. Зефферино поступил так же.

— А теперь, Тереза и Сабина, подойдите и станьте позади меня, я собираюсь вас допросить.

Девушки были укрощены. Заплакав, они повиновались.

— Что касается вас, синьора Россатти…

Но Элоиза была не из того теста, что все остальные.

— Что касается меня, знаешь, что я тебе скажу, Тимолеоне… Рицотто прикинулся непонятливым.

— Что касается вас, синьора Россатти, то учтите, что вашим поведением вы отягчаете участь вашего сына, и если судьи окажутся более суровыми, чем мы смеем надеяться, это будет по вашей вине. Амедео Россатти, пока я не получу убедительного доказательства твоего преступления, я буду считать тебя невиновным. Ты продолжаешь оставаться капралом карабинерских подразделений и в качестве такового я, твой начальник, приказываю тебе пойти в камеру. Бузанела запрет тебя там.

Чекотти наблюдал с восхищением и некоторой долей зависти за этим неожиданным для него проявлением авторитета Рицотто. Порядок был уже почти восстановлен. Элоиза прислушалась к советам, которые ей шепотом давал сын, и больше не сопротивлялась, найдя прибежище в слезах. Все бы успокоилось, если бы не дон Чезаре… Как раз в этот момент он вошел со своим обычным сердитым видом.

— Эй, Тимолеоне, что за цирк у тебя?

После этого восклицания атмосфера разрядилась. Величия предыдущей сцены как не бывало. Каждый снова начал провозглашать свою точку зрения, подкрепляя ее криками, жестикуляцией, жалобами и угрозами. Маттео испытывал сильнейшее желание послать мэра ко всем чертям. Примирившись с неизбежным, Тимолеоне сдвинул подбородочный ремень, который натирал ему щеки, и снял шапку.

— Дон Чезаре, мы улаживали важное дело.

— Важное дело в Фолиньяцаро? Вот бы не поверил!

— Дон Чезаре, вы хотели мне сообщить что-нибудь важное?

— О да! Если бы это было не так, неужели ты воображаешь, что я прибежал бы сюда, вместо того чтобы вызвать тебя к себе? Но я думал, что застану тебя одного, а когда увидел всю эту толпу, то забыл зачем пришел… Ладно, я вернусь попозже.

Начальник карабинеров поторопился снова натянуть шапку, надеясь, что после ухода дона Чезаре ему удастся вернуть ту атмосферу почтительного повиновения, которую он сумел создать до злосчастного появления мэра.

— Да, конечно, дон Чезаре… или я сам зайду к вам, если только вам не вздумается запереть дверь на ключ!

Старый господин, бывший уже на пороге, сразу обернулся.

— Ключ! Вот, вот! Ты иногда бываешь гениальным, Рицотто! Дверь Джельсомины Карафальда, заведующей почтой, как раз была закрыта на ключ, и я не смог купить марку!

— Закрыта на ключ, дон Чезаре? Вы в этом уверены? Джельсомина так пунктуальна, никакая причина не могла бы помешать ей открыть почту в обычное время.

— В том-то и дело, что причина была… Она мертва.

— Мертва?

Исключая Чекотти, который не знал, о ком шла речь, все одновременно закричали: «Мертва?» Рицотто поднял руку, призывая к молчанию, обязательному при таких печальных обстоятельствах.

— Но, дон Чезаре, как вы об этом узнали, если дверь, по вашим словам…

— Окно было только притворено… Я его открыл и увидел эту бедную Джельсомину. Она сидела, опустив голову на стол.

— Бузанела, беги скорее за доктором, может быть, у нее просто обморок.

— Не думаю.

— Почему?

— Да у нее вся голова разбита.

Небольшая группа людей приближалась к домику Джельсомины. Они кричали, призывали проклятия на голову убийцы, обращались к божественному милосердию. Первым, опередив остальных по меньшей мере метров на двадцать, мчался Маттео Чекотти. Он совершенно потерял голову при мысли об ответственности, которую налагал на него самый факт его присутствия в Фолиньяцаро. Как объяснить комиссару Рампацо, что в этой деревушке, насчитывающей всего несколько сотен жителей, люди позволяют себе убивать своих ближних под самым носом у инспектора миланской уголовной полиции? Сильно отстав от передних, следовавших за инспектором, медленным шагом шествовал начальник карабинеров. Он не спешил, во-первых, потому, что если бы он бежал, то стал бы задыхаться и был бы смешон, а во-вторых, потому, что галантность обязывала его быть вместе с Элоизой, которая от волнения и из-за своего веса неспособна была участвовать в таком марафоне. Дон Чезаре остался на пороге участка. Он провожал глазами возбужденных людей, спешивших к мертвой женщине, и качал головой, спрашивая себя, не лишились ли все они разума? Придут они на несколько секунд раньше или позже, ведь бедная Джельсомина все равно не оживет. Разве эти несколько секунд имеют какое-нибудь значение по сравнению с вечностью?