Найо Марш - Премьера убийства

Зайдя в комнату второй раз, я застал его уже в коматозном состоянии. Сомневаюсь даже, что была особая нужда травить его газом, но я решил инсценировать самоубийство. С этой целью я и опрокинул его пудреницу, как поступил бы самоубийца в отчаянии. Единственное, чего я не учел, — это что порошок не должен был попасть на плащ, прикрывавший голову. Тут уж Вы меня, друг любезный, уели своей проницательностью, пониманием техники мизансцен… Будь я жив, пригласил бы Вас разделить со мной аплодисменты, предназначенные драматургу…

Должен Вам признаться, что я и сам привык к этому прекрасному препарату и добавлял его в небольших дозах к моему нюхательному табаку. Я запасся буквально залежами петидина. А в последние дни я носил его полную коробочку — никто ведь не знал, что Бену взбредет в голову, раз уж он стал угрожать мне своим милым письмецом…

Интересно, Вы хоть поняли, что к чему, когда я так элегантно раздавил каблуком коробочку с петидином на Ваших глазах? Не знаю, но Ваш старательный филёр подобрал крупинки порошка, и наверняка в лаборатории все выяснится.

Однако другая половина петидина — про запас — была мною спрятана в софе. Сейчас я пойду, сяду на софу, приму петидин и стану внимать Вашим душеспасительным речам, а пока что попрошу вечно воняющего луком сторожа Баджера оставить мое письмо за кулисами, чтобы во время Вашей, не сомневаюсь, блистательной речи перед актерами я мог уже спать… И еще — прошу не делать мне искусственное дыхание и тому подобные глупости. К тому моменту; как Вы найдете меня, я буду мертв как ржавый гвоздь.

Хотя я мог бы блестяще оправдать собственное виртуозное использование бродовской пьесы, я не хочу огласки. Ведь тогда немыслимые лавры лягут уже не на голову мою, а на (зачеркнуто) Короче, если Вам нужно как-то обозвать мою жизнь, можете назвать ее — Тщеславие.

А в заключение позвольте привести строки моего коллеги-плагиатора Шекспира:

Ну что же, я слышу призывный звук трубы… Пора. Остаюсь к Вашим услугам в любом уголке загробного мира.

Аллейн сложил письмо и подошел к софе. С минуту он вглядывался в грузное тело, лежавшее там…

— Похоже, он нас все-таки обвел вокруг пальца, а, Братец Лис? — проговорил суперинтендент задумчиво.

— Похоже, — тусклым голосом отвечал Фокс.

Расследование было провалено — преступник скрылся от правосудия на том свете.

Бейли и Томпсон, неожиданно обнаружив в глубинах своих полицейских сердец бездну такта, тихонько удалились со сцены. На цыпочках вошел молодой Миног, держа в руках простыню, прихваченную в какой-то гримерной. Фокс принял у него простыню и накрыл ею огромное тело.

Аллейн и Фокс переглянулись.

— Попробуем и к неудачнику быть милосердны! — продекламировал из Шекспира Аллейн, и было непонятно, служила ли эта саркастическая реплика эпитафией покойному или же кратким отчетом о результате расследования…

Пул остановил машину у дома Джейко. Мартина явно чувствовала неловкость. Пул нежно сказал ей:

— Ты очень устала? Хочешь домой, спать? Все-таки мы еще и словом не обмолвились, а надо бы…

— Я устала, хотя, наверное, не больше других. А ты… — она запнулась. — Ты еще и перенервничал…

— Да. То есть не совсем… Одним словом, тебе все же надо отдохнуть, Мартина. Мартина. Видишь, я стал называть тебя твоим собственным именем. Знаешь, раньше я говорил тебе «Кэйт» потому… Потому, что время еще не пришло. А теперь все позади. И нам нужно… нужно начать новую жизнь. В театре мы будем называть друг друга «дорогая», «дорогой» и снимать шляпу. А вне театра…

«Нет, мне пора идти», — сонно подумала Мартина, но ноги не желали слушаться ее…

— Вообще-то нечестно спрашивать тебя о таких важных вещах, когда ты с трудом удерживаешь глаза в открытом состоянии, — заметил Пул. — Но все равно, не будем дожидаться отдаленного будущего. Я прошу тебя быть моей женой, Мартина. Я очень тебя люблю…

До Мартины слова эти долетали словно из-за ватной стены тумана, но она как будто ожила от них… Темная ночь вокруг вдруг заиграла немыслимыми красками… Она попыталась пробормотать что-то, передающее всю полноту ее счастья, но не смогла. Адам только рассмеялся, вышел из машины и распахнул дверцу перед Мартиной.

— Может быть, донести тебя до дверей на руках? Мне, знаешь ли, надо вернуться в театр.