Петр Владимирский - Объяснение в ненависти

Женя смотрел на ее губы заворожено и внимал ей. Вера Алексеевна день за днем приходила и рассказывала ему: о любви, о красоте духа, о саморазвитии. Женя довольно быстро оттаял, перестал жалеть о несостоявшемся самоубийстве. Слишком сильна в нем оказалась жадность к познанию красоты мира. Однажды Вера рассказала ему о картине, персонажа которой он ей напомнил.

Вместе с родителями восьмиклассница Верочка посетила Третьяковскую галерею. Семья прошла множество залов, обмениваясь впечатлениями от полотен выдающихся русских художников. Сначала родители показали ей огромную, во всю стену, картину Иванова «Явление Христа народу». Больше всего девочке запомнилась «группа дрожащих» на переднем плане композиции. Ей было очень жаль этих кудрявых полуодетых людей, дрожащих под жарким южным солнцем. Следующей по силе восприятия была картина Михаила Врубеля «Демон». Цветовые пятна напомнили Вере сверкание разноцветных хрустальных сосулек на зимнем солнце. А печальный взгляд демона, обращенный внутрь собственной израненной души, таил бездонную тьму загадок.

Но ни «Явление», ни «Демон», ни даже портрет уникальной балерины Иды Рубинштейн не потрясли юную Веру. Подлинным потрясением стала для нее созданная гениальным Нестеровым картина «Явление отроку Варфоломею». Девочка застыла, завороженная образом отрока. Родители звали ее идти дальше, в другие залы, где были другие картины, но она не могла отвести взгляда от Варфоломея. Деликатные взрослые оставили дочь, решив позже показать ей остальные залы музея. Но сила воздействия картины на Верины чувства была такова, что вся остальная экспозиция была ей уже не интересна.

Позже, закончив мединститут, приезжая в Москву на какие-то конференции или краткосрочные курсы повышения квалификации врачей, доктор Лученко непременно находила время, чтобы зайти в Третьяковку посмотреть на любимую картину. Было нечто просветленное и в самом отроке, и в пейзаже вокруг него. Душа Веры наполнялась покоем и умиротворением.

…Вера встрепенулась на своей лавочке, оглянулась. Теплый майский день ворвался в ее сознание, и она поняла — нет больше ада, он снова до времени спрятался в свою клетку и запер за собой дверцу. А есть только удивление: что-то здесь не то. Странно.

Почему мальчик спустя три года снова решил уйти из жизни? Ведь восемнадцать — уже не пятнадцать, это возраст мужчины, а не бесплотного эльфа. Да и не было в Жене недоверия к жизни, страха перед ней, характерного для других пациентов, склонных к суициду. Тем более, вспомнила Вера, спустя полгода он прислал ей открытку, писал, что его возлюбленная с ним, они живут вместе, родители приняли их на удивление хорошо. Что жалеет о своем поспешном желании уйти, что все понял. Тогда это была просто любовная травма… Но сейчас — зачем он совершил непоправимое? А если прав Пашка Винницкий с этой своей «каплей крови не туда»? Кому понадобилось убивать глухонемого юношу? У Жени Цымбала не было врагов! Разве может его смерть быть убийством? Ох, сгущается вокруг тебя, Вера, что-то темное. Какой-то это неправильный калейдоскоп, неправильные стеклышки. И все как на подбор — черные.

Может быть, позже она пожалеет о том, что не сразу прислушалась к судмедэксперту. Но картонная трубка калейдоскопа уже повернулась, стеклышки и зеркальца с шорохом посыпались, образовался новый узор, а старый не повторится никогда.

Уютный и родной Киев, привычно удобный, как домашняя одежда, Вера покидала с облегчением. Будто занозу вытаскивала из ладони. Хотя обычно не советовала никому убегать от проблем, наоборот. «Стойте, — говорила, — иначе не сможете никогда остановиться, будете бежать отовсюду, от всех и от всего, превратитесь в вечного беглеца, пожизненного кочевника». Но какие уж тут советы, когда у самой пятки жжет!.. И не помогают ей правильные слова. Только другим. А сама-то, Вера Алексеевна? Всегда умела вдруг встать посреди разговора, посреди шумной компании — и уйти. И никто, никто не мог ее удержать, потому что гордость — этот крупный недостаток — был присущ ей в полной мере.

По дороге в гостиницу Веру развлекал Юрий Лученко. Правда, он и не догадывался, что веселит ее, — просто ворчал и бубнил. Вера неосторожно сказала, что мечтает наконец посмотреть город Бабеля и Ильфа с Петровым, и его тут же «понесло». Дескать, в этом приморском городе летом живут только мазохисты, мечтающие переболеть парочкой инфекционных заболеваний, обожающие тучи мух и комаров, тухлую рыбу и сгнившие фрукты. И только ненормальные романтики надеются, что на каждом углу их подстерегают герои Куприна. Той Одессы уже давно нет, она умерла или уехала за рубеж; та, что осталась, — это грязный, тяжелый город, где не хочется жить, где коверкают русский язык, где нет горячей воды, свежего воздуха и квадратного метра без пыли.