Петр Владимирский - Объяснение в ненависти

Как героям из древних мифов, которые черпали силу от прикосновения к матери-земле, Вере хотелось подзарядиться от земли своего детства. Вот ствол молодого клена. Его из года в год видела из окна маленькая Вера. Изучила все царапинки и сучки. А сейчас он такой взрослый, почти незнакомый. Вот здесь, чуть поднять голову, то самое окно. Когда наступала весна, жильцы вынимали вату между рамами, снимали вторые рамы с петель, распахивали и мыли окна. Все соседки надевали цветастые передники, плескали воду на стекла и терли их тряпками, громко переговариваясь между собой и празднуя весну.

А потом на подоконники ставили веточки вербы — мягкие, шелковые «котики», дети весны. О них Верочка терлась щекой, смотрела в окно и ждала, когда подружки выйдут погулять.

Жарким летом окна вовсе не закрывались, под ними папа торжественно стелил на деревянный пол десяток одеял, и разрешалось спать ночью на полу. Сперва вечер пах маминым борщом, его чуяли все соседи и заходили с тарелками. Но потом, к ночи, борщевой запах в носу слабел, его заглушали запахи травы, листьев и цветов в палисаднике.

Вспоминая, Вера увидела каменное крыльцо и тяжелую, крашенную темно-красным дубовую дверь с прорезью для почты. Когда она приходила из школы, дома никого не было. Порой до позднего вечера. Тогда соседи кормили ее, возвращая борщевой долг. Однажды перепуганная Вера примчалась сюда после кино: смотрела с одноклассницами фильм «Синдбад-мореход». Девочке казалось, что уродливые циклопы бегут за ней следом по тихой улице, и она никак не могла вставить огромный ключ в замок. Потом долго снилось: она вбегает, захлопывает тяжеленную дверь, а засов не закрывается. Или в почтовую щель пролезает сморщенная коричневая трехпалая рука… Много позже доктор Вера поняла, что страх нужен психике, как боль нужна телу — для сигнализации. Изучала природу страхов и кое-что поняла, во всяком случае ее приемы «светить страху в глаза» пациентам пригодились.

— А депрессии для чего нужны? — спросила Вера у распахнутых окон своего призрачного дома, у молчаливых, размытых силуэтов соседей, стоящих за окнами. И сама же ответила: — Для вразумления души.

А предательства, а измены? Значит, и они зачем-то нужны. Сложности — наши лучшие бизнес-тренеры. Только тот добивается чего-то, кто живет вопреки. Напрягаясь, преодолеваешь все проблемы, которые изобретательно подбрасывает тебе жизнь. Враги, предатели, хамы и прочие агрессоры заставляют быть в тонусе, заставляют выживать назло им и вопреки, вынуждают тренировать сопротивляемость.

Вера вздохнула. Значит, надо пройти этот путь, нужно прочувствовать все сомнения, тяжесть опущенных рук и неверия в собственные силы. Нужно опять окунуться в тот уголок души, где горит незатухающая топка ада, пожирающая все с урчащим аппетитом. Чтобы пусть не сегодня, не вдруг, не сразу — но все же забрезжил свет. Чтобы однажды ты поняла: в любом аду психотерапевт Лученко обязана жить до финиша.

Ты должна лечить себя в каждом пациенте, а после Работы опять сознательно нырять в топку собственного ада — и без болеутоляющих. Без надежды поделиться с кем-нибудь, без душевного вампиризма, когда каждому встречному хочется поплакаться и этим на время облегчить душу.

Ты им нужна, а твой ад — нет. Надела халат, улыбнулась, так будь добра…

Вера вдруг остро, ярко вспомнила Женю Цымбала. Высокий, стройный, яркие синие глаза, густые девичьи ресницы, роскошная длинная копна соломенных волос. Когда бригада «скорой» привезла мальчишку с разрезанными венами и Лученко встретилась с родителями, сообщившими ей, что их пятнадцатилетний сын глухонемой, Вера внутренне сжалась. Она не знала, как работать с глухонемым подростком. Однако, войдя в палату и увидев мальчика, неожиданно для самой себя совершенно успокоилась, почувствовала уверенность: она непременно справится. Лежащий на больничной койке у окна бледный, какой-то прозрачный юноша тронул ее.

Разговоры доктора Лученко с Женей Цымбалом строились так: он читал по ее губам вопросы, а ответы писал в старой, пожелтевшей от времени амбарной книге. Из ответов складывалась цельная картина. Обычное дело: несчастная любовь. Ехал на занятия в свой кружок юных ювелиров, увидел Ее в автобусе и уже не мог отвести глаз. В ней все было чуть-чуть слишком: слишком крупный рот, слишком большие глаза, слишком полная грудь под слишком обтягивающей футболкой. Даже зубы, когда она улыбалась, открывались слишком крупные. Но это странным образом понравилось ему, а почему — он не задумывался. Смотреть на нее было приятно и немного стыдно, потому что он видел ее будто сквозь одежду и не мог с этим ничего поделать.