Александр Горохов - Забытые на обочине

- Ко мне?

Скорее всего ему было немногим за сорок - сильный мужчина с начинающей седеть головой. Не смотря на то, что работал он не в аптеке одет был чисто и настолько ладно, будто в своем светлосинем комбинезоне занимался слесарной работой случайно. На руках у него были кожаные перчатки.

- Я от вашего дяди. Станислава Сергеевича. - Гриша сунул руку в карман.

- Помер?! - выдохнул мужчина.

- Нет, нет! Я привез от него письмо.

Мужчина перевел дух, выпустил из рук кувалду и неожиданно окрыто улыбнулся, от чего сразу стал похож на доброжелательного и услужливого продавца пива в палатке.

- Напугал ты меня. Я - Антон, а ты кто будешь?

- Григорий.

- Работаешь в той больнице?

- Не совсем. Там написано. - Гриша подал письмо.

Антон снял перчатки, слегка отодвинул от глаз листок и быстро прочел его, потом произнес неприязненно.

- Чушь собачья. Совсем, видать, дядюшка не в себе. Как он там - плох?

- Не очень. - уклончиво ответил Гриша. - Если навестите - не помешает.

- Надо заехать на той неделе. Года полтора не были. - озабоченно сказал Антон и закончил грубовато. - Ты это письмо сам читал?

- Да. Станислав Сергеевич дал мне его.

Антон взглянул внимательней, потом спросил, словно утверждал свои догадки.

- Значит, ты вместе с дядькой лечился, а тебя выпустили, так?

- Так.

- А где вообще живешь?

- Не знаю. - ответил Гриша и сам поразился, что ответ его точен и абсолютно правдив.

- Это как? Такого не бывает. Всякий знает, где он живет! Ну, ладно, не хочешь говорить, так не надо.

Он снова глянул в полученное письмо, потом спросил.

- Дядька тут пишет, чтоб тебя приняли, как положено. Ты вроде бы городской парень. Может пожить здесь хочешь? Ты извини, что я спрашиваю. Кто его знает, в каком виде дядька это писал.

- Я сам не знаю, каким он был. - ответил Гриша. - Мне кажется нормальным...

- К нему никто не "подключался"? - невесело улыбнулся Антон.

- Подключались. - Гриша сдержал улыбку. - Но мне показалось, что про эти сокровища он говорил в разуме.

- В разуме. - кивнул Антон и неожиданно спросил смущенно. - Слушай, ты во время пришел. Мне не поможешь тут за досками сьездить? Мой помошник захворал, а взять материал надо, а то разворуют там...

- Хорошо. - ответил Гриша, чему Антон тут же обрадовался и засуетился.

- Вот и добро! А потом мы пообедаем, повечеряем и займемся этими сокровищами! Всякий клад положено ночью выкапывать, так?

- Так. - улыбнулся Гриша. - И оружие с собой прихватить.

- А как же иначе! - засмеялся Антон. - Будет и оружие. Пошли в дом.

Они вышли из мастерской и уже подходили к крыльцу дома, когда наперерез им, с огородов вышла девушка, которая свободно держала на голове десятилитровую канистру из под молока. Она не придерживала канистру руками - словно горянка с Кавказа свой кувшин с водой она несла канистру ровно, опустив руки, ступая легко и плавно. Все её молодое тело, едва прикрытое легким прозрачным платьем дышало юной, но уже сформировавшейся силой зрелой женщины. Только широко открытые глаза, в которых светилось любопытство к всему на свете, были ещё девчоночьи. Золотистая кожа уже загоревших, обнаженных рук и шеи дышала жаром и юной силой крестьнской девушки с детства привыкшей к физическому труду. Было прохладно, но она не зябла в своем легком, открытом платье.

- Во дает! - восхитился Антон. - Ты где это так научилась канистру таскать?!

Девушка засмеялась.

- В телевизоре видела.

Она бросила на Гришу лукавый взгляд и сняла канистру с головы - та явно оказалась не пустой, была наполнена то ли молоком, то ли ещё чем.

А Гриша чувствовал, что просто впадает в ступор рядом с этой девчонкой, поскольку все же, не смотря на всю зрелость тела, она была ещё девчонкой. Неожиданно Гиша словно увидел в её глазах самого себя со стороны - "не герой, не принц в сверкающих латах." Попросту перезрелый увалень под тридцать лет, нелепый, косолапый, смутившийся, боящийся взглянуть на эти круглые плечи и выпирающую из выреза летнего платья девичью грудь. Он не знал куда глаза девать, а девушка смотрела на него открыто и улыбалась, обнажая ровные зубы с забавной щербинкой в передних.

Гриша даже не слышал, что говорил Антон. Впервые за очень много лет все его половые силы, все нерастраченные потенции ударили в голову, в пах, в живот, в сердце. До звериного остервенения захлестнуло его душу неукротимое желание схватить это раскаленное упругое тело обеими руками, мять его, терзать, доставлять сладкую боль и чтоб она - так же царапала, била, кусала его самого. Скорее всего все эти его плотоядные желания с такой силой отразились на лице, что девушка засмеялась, откинула голову и кошачьим движением поправила растерпавшиеся светлые волосы.