Мария Амор - Дар шаха

– Тебе очень повезло, что ты все-таки решился.

Он усмехнулся:

– О да, когда я лишился единственного платежеспособного пациента, я понял, что придется прибегнуть к последнему средству. Кто-то же должен кормить меня!

– Уверена, что ты легко найдешь новых пациентов.

– Леночка, я не собираюсь их искать. Пока не поздно, тебе лучше знать, что я решил полностью посвятить себя богадельне. – Ее лицо по-прежнему светилось радостью, и он решился добавить: – И я бы хотел открыть сиротский дом. Не могу больше видеть больных детей, побирающихся на улицах. Но это потребует твоей поддержки.

– О, Саша! Я всегда, всегда!.. Я все на свете ради тебя сделаю! – Нежный вихрь золотых волос, блестящих бус и развевающейся марли взвился с кушетки и окутал Александра теплым, родным, душистым, ласковым облаком.

Я лежал на диване. Все тело ломило, на груди был чудовищный синяк, при каждом вдохе и выдохе острая боль пронзала межреберье. На стеклянном столе стояла большая бутыль самого эффективного в моих обстоятельствах лекарства – «Barolo Faletto» 2008 года.

Мать устроилась в кресле напротив, подобрала ноги:

– Саша, как мы могли так долго обманываться?

Морщась от боли, я поправил диванную подушку.

– Мам, в музее Гетти я поразился оптической иллюзии фресок. Я тогда сказал Виктору, что мы часто видим то, чего не существует. А он усмехнулся и ответил: «Зато мы не видим того, что под носом». Мы оба оказались правы: я видел каких-то воображаемых иранцев там, где их не было, и не видел того, что было прямо перед глазами.

– Так иранцы вообще не имели никакого отношения ни к убийству в Кабуле, ни к нашим ограблениям?

– Никакого. Никакие секретные службы, ни иранские, ни русские, никакой ВЕВАК, никакое Министерство информации – никто из них не взламывал наши квартиры и не пытался выманить у нас газырь.

– Я почуяла неладное, как только ты сказал, что Виктор спрашивал, что такое газырь.

Я кивнул. Движение отозвалось болью.

– Да, он так старательно пытался отмежеваться от всего связанного с газырем, что перестарался. Жаль, что я так поздно сказал это тебе. После смерти отца он поверил, что газыря у тебя больше нет. И только из моего интервью случайно узнал, что газырь по-прежнему у нас. Он попытался найти его сначала в моем доме, а потом у тебя.

– Но как он мог попасть в мою квартиру без ключа? Дверь-то осталась не взломанной, и консьерж его не видел!

Я уже научился думать не хуже рецидивиста:

– Патрик носит твои ключи вместе со своими?

– Да, на одной связке, в кармане. Но они у него, никуда не делись.

– Если Виктор следил за ним, колоноскопия могла оказаться удачной возможностью. В клинике можно запросто выкрасть ключи из оставленной в палате одежды, успеть скопировать и вернуть.

– Хорошо, но как он мог проскочить незамеченным мимо консьержа?

– Это совсем просто. Вошел в гараж за машиной какого-нибудь жильца, а оттуда уже поднялся на лифте прямо на твой этаж. Но газырь он не нашел и у тебя, и тогда ему пришлось снова возникнуть в моей жизни. К этому времени я собрал страшных историй и городских мифов на длинный шведский сериал и вывалил ему все, что надумал об иранских охотниках за газырем.

– Ты был не так уж далек от правды. И газырь наш – самый настоящий.

– Да, только за ним никто, кроме самого Виктора и Самиры, не гонялся. Но нет прикрытия плотнее, чем дымовая завеса конспирации и секретных служб, и Виктор умело воспользовался этим. Сочинил, что ФБР расследует эти убийства, что в Бюро для этого создана специальная группа и поскольку это дело затронуло нас, он якобы воспользовался старыми связями и добился перевода в эту группу. Отговорил меня обращаться в полицию, уверил в помощи ФБР и сам стал моим контактом с Бюро. Это был прекрасный способ контролировать меня.

– Потому что ты сразу ему поверил!

– Я не мог ему не поверить. Мы всю жизнь знали его как друга отца, как кадровика ЦРУ, как дядю Витю. Это он научил меня кататься на горных лыжах, нырять, лазать по скалам, ходить в походы. И он умел манипулировать мной. Как только он чувствовал, что я выхожу из-под контроля, он напоминал о моем долге перед предками. Еще сказал, что при освобождении Самиры убили одного из агентов ФБР. Эта его гнусная ложь надолго лишила меня покоя. И с самого начала он велел ни о чем тебе не рассказывать, чтобы «не волновать». Видно, боялся, что ты вспомнишь что-нибудь из кабульских времен.

– Не рассказывать матери мог и не просить. Ты и так никогда ни о чем мне не рассказываешь.