Александр Скрягин - Формула власти

– Ну, тогда я попозже зайду…

– Когда попозже? Уже время-то сколько! Тебе что загорелось-то? Штаны гладить? На свидание собрался, а? Признавайся!

– Ну, да! Срочно надо… Так получилось… – невнятно бормотал Контрибутов.

– Слушай, Вика! Не морочь мне голову! Никто твои штаны сегодня не увидит! А завтра утром зайдешь, дам я тебе утюг!

– Спасибо!.. Но лучше бы сегодня… Понимаешь, очень надо…

– Вика! Ты уже уйдешь когда-нибудь, а? – по-настоящему рассердилась Тамара.

– Извините, ухожу… – сказал Контрибутов. – Но лучше бы сегодня…

– Вика! – поджала губы и сделала максимально сердитыми глаза Тамара.

Инженер потоптался на площадке перед лестницей, словно не решаясь уйти, но потом все же повернулся и пошел к дверям в коридор основного корпуса.

– Что это с ним?… – удивилась Тамара. – Утюг ему зачем-то понадобился?… Заработался совсем… – сочувствующе произнесла она.

Ефим обнял маленькие плечи лаборантки и потянулся к ее губам, но поцелуй не состоялся. Неожиданно Тамара вскочила со скамейки, как ошпаренная. Он даже испугался.

– Ой, Фима! Я вспомнила! Я же утюг не выключила! Я перед собранием домой заскакивала и платье гладила… А утюг не выключила! Меня Наташка отвлекла, она за мной забегала и с толку меня сбила… Точно!

Они неслись по ночным колосовским улицам со сверхчеловеческой скоростью. При этом Тамара успевала причитать и ругать себя последней дурой и распустехой. Ефим бежал молча, но в его голове рисовались картины дымящегося пепелища.

Когда они, задыхаясь, подбежали к Тамариному дому, он стоял целым и невредимым.

А вот утюг, действительно, оказался включенным. Железная подставка, на которой он стоял, дышала жаром, но сама гладильная доска, к счастью, загореться не успела.

– Хорошо, что Вика свои штаны гладить захотел! – смеялась Тамара. – Если бы он утюг не попросил, я бы про него и не вспомнила!

…Все это было где-то в прошлом. Ни института, ни полигона излучающих приборов, размещенного в круглой башне, давно уже не существовало.

Ясновидящая Тамара, подперев рукой голову, задумчиво смотрела на включенную лампу.

На станции призывно загудел локомотив.

Он манил за собой в какие-то счастливые края, но, на самом деле, обманывал. Он никого не собирался брать с собой.

– Фима, а вот скажи, честно только, я тебе на самом деле нравилась или ты просто так со мной? … Для своих секретных дел?… – опустив глаза, спросила колдунья.

– Конечно, нравилась! – не допускающим сомнения тоном произнес Ефим. – Ты мне и сейчас нравишься…

– Ой, врать! Ой, врать! – улыбнулась Тамара мокрыми глазами. – Чего ж ты к этой торговке побежал?

– Ну, что теперь об этом вспоминать, Тома? Сколько времени прошло…

– А я вот помню. – сказала женщина. – Я-то ничего не забыла.

Пора было навестить инженера Контрибутова.

Ефим поднялся на виадук и остановился, опершись на решетчатое ограждение. Слева от него был Тихий океан, справа – Атлантический.

Но они были далеко. А рядом грозно высился бывший Институт, похожий на таинственный средневековый замок. Если же посмотреть прямо перед собой, то совсем недалеко, метрах в двухстах, в железнодорожном тупике, краснел сквозь тополиные кроны пожарный поезд.

Майор смотрел на загоревшиеся светом заходящего солнца окна железнодорожного вокзала.

Наступал вечер.

Нигде так не охватывает по вечерам грусть, как в маленьком городе или поселке. Особенно, если у тебя нет в нем своего дома. В первые дни службы он часто стоял вот так же на виадуке, смотрел на горящие то алым, то лимонным, то стальным светом окна станционных построек, на проносящиеся внизу поезда и ему было очень грустно. Хотелось в город, где были привычные улицы, друзья, подруги и даже в будний день вечерами не ждало одиночество.

Но потом все как-то быстро и незаметно изменилось. Горящие вечерние окна, где его ждали, появились у него и здесь. Об одиночестве он забыл. А в степном поселке стал чувствовать себя, как дома.

Вот уже три года, как после ликвидации Института он покинул Колосовку, но вот же – каждый год приезжает в отпуск, да и в другое время не упускает случая побывать в поселке.

Майор Мимикьянов посмотрел на темнеющий в зеленом закатном небе силуэт Института, напоминающий таинственный средневековый замок, и ощутил непонятную, сосущую сердце тревогу. Он даже потер ладоньб левую сторону груди.

Но чувства чувствами, а работа работой. И он попытался собрать в кучу все, что помнил о Контрибутове.