Александр Скрягин: Тот, кто оказался прав

АЛЕКСАНДР СКРЯГИН

Тот, кто оказался прав

Гримо был не прав! Нет! Прав был я! Все получилось именно так, как я говорил! Ведь теперь даже трудно себе представить, что когда-то мы обходились без гленов!

Я смотрю на своего глена. Но что это? Он будто ухмыляется мне в лицо? Но ведь он не может этого делать! Не может! Ведь это только для контролеров и надсмотрщиков глены такие же живые люди, как и мы. Но я-то знаю, что глен - всего лишь кукла! Большая тряпичная кукла в натуральный человеческий размер с лицом, выкрашенным белилами, и туловищем, набитым старыми тряпками и картоном, которая привязана тонкими незаметными веревочками к ногам и поясу и потому беспрестанно дергающаяся от наших движений. Со стороны представляется, будто глен, стоя за верстаком, действительно что-то делает. Но это, конечно, не так.

И все же, мне кажется... Мне кажется, что... Нет, мне это просто кажется! .

Я вглядываюсь в черноту, окружающую непроницаемой стеной маленькое освещенное пространство вокруг наших верстаков, стоящих в два ряда друг против друга. Я чувствую, что это действительно стена, мягкая, бархатистая и отвратительно живая на ощупь, состоящая из бесчисленного множества омерзительных прозрачных непрерывно шевелящихся ресничек, в которых человек мягко утонет, как в гигантском слое мха. А там, за ресничками, внутренности этой черноты: желудок и покрытые слизью судорожно сокращающиеся сосуды, и там с человеком происходит что-то такое дикое и страшное, что нет сил и в то же время хочется представить.

...И все же прав оказался я! Не Гримо, нет! Я!

После того как контролеры объявили новый закон о том, что каждый работник не может делать в день больше одной тысячи коробков, мы собрались на совет. Контролеры объявили, больше тысячи коробков нельзя делать потому, что это вызывает перенапряжение наши,х сил и может плохо, сказаться на нашем здоровье. Так они говорили. Но настоящая причина была в другом. И мы это поняли.

За каждую тысячу коробков мы получали дневную норму: две луковицы, ломоть хлеба и кусочек, соленого сала величиной со спичечный коробок. А через десять дней, за десять тысяч коробков,- мы получали право подняться наверх и целый день провести там, где светит солнце и плещется о берег шипящее и прозрачное море. Мы могли лежать на шершавом, теплом и сухом песке, подставляя свои лица горячим желто-фиолетовым лучам, после которых наша влажная, белая и бархатистая от нездорового климата Пещеры кожа становилась сухой, упругой и начинала приобретать коричневатый оттенок, правда, едва заметный, ведь мы могли подставлять свое тело солнцу только раз в десять дней.

Зато этот день был похож на сказку!

На пляже вдоль моря стояли гимнастические снаряды и стойки, мы могли упражняться на них, и наши мускулы словно наливались радостью. Ожидание этой сказки давало нам силы! А опыт, накапливающийся за годы однообразного труда, позволял работать все быстрее. И вот настал день, когда Умелец сделал за десять дней не десять, а двадцать тысяч коробков! И смог провести там, наверху, не один, а целых два дня!

А вслед за ним это сделали и другие. Затем мы достигли и невероятного прежде рубежа в тридцать и сорок тысяч коробков, а Умелец однажды сделал сто! Сто тысяч! И за это целых десять дней был наверху! Купался в море, гулял по белым песчаным холмам, валялся на пляже. И хотя от отдыхавших аристократов, контролеров и надсмотрщиков его отделяла высокая - в три чело. веческих роста - сеть из стальной проволоки, он был почти как они!

Вот после этого аристократы, чтобы закрыть нам путь наверх, и придумали закон, который не разрешал склеивать больше одной тысячи спичечных коробков в день, и, значит, теперь мы могли получать в день только один свой рацион и только один раз в десять дней - не чаще - подниматься к солнцу.

Тогда мы все стали думать, что же нам теперь делать?..

Гримо сказал, что нам надо перебить надсмотрщиков и контролеров или заставить их самих работать внизу, а самим подняться наверх!

Но это был глупый план! Глупый, потому что неосуществимый! Гримо думал, что он один такой умный! А что стало с Бемом Языкастым, который ударил надсмотрщика? Он исчез! И не вернулся до сих пор! И, наверное, не вернется никогда! А куда делся Гам Лукавый? Не он ли кричал в ту ночь так, будто с ним делали что-то ужасное? И то же самое будет с нами! Так думал не я один, так говорили между собой многие! И это я сказал вслух! В первый раз мы разошлись, так ничего и не решив.