Диана Кирсанова - Созвездие Овна, или Смерть в 100 карат

Ей следовало умереть.

В сущности, почему бы этому нельзя было случиться? Мать моя достаточно пожила на этом свете: мне самому уже скоро пятьдесят, большая часть жизни позади... А этот шанс! Мне кажется, что, со всех сторон обдумывая неожиданно вставшую передо мной проблему, я помышлял даже не о себе. У меня молодая жена и сын - вот чья судьба волновала меня больше моей собственной. И я не имел права лишать их возможности по-новому сложить свою жизнь - даже если препятствием тому служила женщина, долгие годы говорившая мне: «Сынок...»

И она умерла, эта женщина. Умерла через неделю после того, как мы получили письмо, перевернувшее всю нашу жизнь.

Не могу избавиться от ощущения, что она умерла просто потому, что очень этого желала, она отравилась ядом моих мыслей на ее счет. Как бы то ни было, но ее не стало.

Пока она умирала - там, в больнице, - мы с Апкой несколько раз звонили в кардиоцентр и с тайной надеждой услышать желанное: «Умерла...» - не называя себя, осведомлялись о здоровье матери. И наконец мужской голос в трубке, без особого успеха стараясь выказать должную дозу казенного сочувствия, торопливо сказал: «Сожалею. Но ваша мать умерла...»

- Она умерла, - сказал я Алке, не кладя трубку на рычаг. Мы смотрели друг на друга и... нет, мы не чувствовали себя победителями.

Жена моя положила руки мне на плечи и приблизила к моему лицу свои огромные, горящие лихорадочным блеском зеленые глаза.

- Это еще не все, - прошептала она, придвинувшись ко мне так близко, что я почувствовал на своей щеке ее горячее дыхание. - Надо сделать самое главное. Надо... выкрасть тело!

Я оттолкнул ее от себя - Алка не обратила внимания на мою грубость и, шагнув вперед, снова обвила меня руками:

- Милый, пойми... если найдутся другие претенденты на наследство... А они найдутся, тридцать миллионов - это очень большие деньги! Если они найдутся и у них появится хотя бы тень подозрения в том, что вы ей - сыновья не родные... Они потребуют экспертизы!

Я молчал; Алла стала гладить меня по щекам, прижиматься ко мне, ласкать - я почувствовал, что опять почти не владею собой - жена моя знала, как сделать меня марионеткой.

- Ванечка, послушай, послушай меня, дорогой... Это нужно сделать! И обязательно сейчас, сейчас самое подходящее время... Есть свидетели, что Руфина умерла от инфаркта, в больнице подтвердят. Но тело надо спрятать, выкрасть - а потом спрятать. Иначе мы всю жизнь будем бояться, бояться разоблачения. И здесь нам не поможет даже богатство.

Я поддался ей. Можете думать обо мне что угодно - я поддался ей! На следующий день я наскоро сколотил в своем сарае неструганую домовину, а ближе к ночи угнал в соседнем поселке грузовик, это было очень легко сделать, накануне в гараже обвалилась крыша, машины стояли прямо на улице, я знал это - сам шоферил. Я украл грузовик и, как только совсем стемнело, подогнал его к условленному месту на выезде из поселка. Алка ждала меня. Она уже переоделась.

Она не была жестокой - она понимала, как мне нелегко. Поэтому мы почти не разговаривали. В морге все прошло так, как было задумано - я не хочу особенно останавливаться на этом. Единственная заминка возникла у стола, возле которого мы стояли и смотрели на покойную, - я понимал, что вижу мать в последний раз, и удивлялся тому, что ничего, совсем ничего не чувствую.

Алка протянула санитарке деньги и какой-то подарок, кажется, бутылку и коробку с шоколадными конфетами.

У меня блеснуло смутное воспоминание: эту коробку и бутылку я видел вчера вечером в нашей кухне. Жена моя колдовала над ними, положив под днище коробки и бутылки старую газету, которую потом сожгла во дворе. Но не это привлекло мое внимание.

Взгляд мой упал на гребень, который помогавшая нам санитарка положила рядом с телом: вокруг зубчика расчески легким облачком вились запутавшиеся в них седые волосы. При виде волос моей матери меня кольнуло легкое воспоминание: где-то я видел или читал, что современная наука может идентифицировать личность по самым мельчайшим частицам - по ДНК или чему-то такому.

Я смотал волосы моей матери с расчески и спрятал их в кулаке. Жена успокоительно сказала: «Седые!» - я не сразу понял, что она хотела сказать. Потом, много позже, она объяснила, что седые волосы не годятся для идентификации. Но это было уже не важно.

Мы увезли мою мать и сделали все, чтобы уничтожить ее труп. Когда ее обнаженное старое тело полностью погрузилось в известковый раствор возле строящегося клуба - фары грузовика светили нам, стояла глухая ночь, и никто не мог нас заметить, - я подумал, что все наконец кончено...