Анатолий Безуглов - Конец Хитрова рынка

— Ах, вон как! — приподнял брови Левит, и все заулыбались в предвкушении дальнейшего. — Это чудесно, что у вас все есть. А то я уже и забыл, когда ел в последний раз седло английского барашка и эстому из дупелей…

— Как?

— Эстому из дупелей, любезный.

— Не имеем-с, — вздохнул официант.

— Жаль. Но тогда у вас наверняка есть спаржа ан Бранш и Пом Диверс, не правда ли?

Лоб официанта покрылся испариной. Он был вконец уничтожен.

— Спаржи не держим-с, — пробормотал он. — Может, расстегайчиков желаете-с?

Злотников и Харкевич захихикали, а Фукс, включившись в игру, потребовал шампанское «Редерер» или «Клико». Когда официант, записав заказ, удалился, Фукс предался воспоминаниям. В них, как положено, присутствовали богатые меценаты, которые на коленях умоляли бедных, но гордых актрис принять от них деньги — скромную дань таланту, бенефисы, на которых не рыдали разве только стены театра, и, разумеется, пышные, изысканные банкеты. Банкеты в Петрограде, Москве, Туле, Воронеже, Орле, Рязани, Екатеринославе, Иркутске. Какие это были банкеты! Разве их можно описать словами?

Официант принес заказ. Принялись за еду. Фукс опрокидывал одну стопку за другой, подрагивая при этом толстыми плечами, словно танцуя цыганочку. Без излишнего жеманства пила водку и Харкевич. Опьянела она быстро. Глаза ее замаслились, она громко, «по-театральному» смеялась и откровенно прижималась грудью то к Фуксу, то к Левиту, который в конце концов не выдержал и отодвинулся от нее. Она ему явно не импонировала. Злотников это заметил и теперь смотрел на Харкевич тоскливым взглядом, видимо подсчитывая в уме, сколько переплатит. Никита Захарович не любил бросать деньги на ветер, а приглашение Харкевич не оправдывало себя: на шефа она впечатления не произвела. В этом Злотников просчитался.

Почти не участвуя в беседе, я внимательно следил за тем, чтобы рюмка Левита не пустовала. У нас имелись некоторые основания подозревать, что документы Богоявленского — основное доказательство по делу — хранятся именно у него. Я хотел подпоить Левита и, вызвавшись его проводить, попытаться, по мере возможности, проверить наши предположения. Но он пил мало. А в довершение ко всему произошло то, чего я меньше всего ожидал…

Когда Фукс произносил какой-то длинный и замысловатый тост, который никто из присутствующих не только не понял, но и не попытался понять (все были достаточно пьяны), дверь кабинета приоткрылась и в образовавшуюся щель протиснулась взлохмаченная голова. Два горящих гражданским гневом глаза внимательно оглядели всю пьяную компанию и остановились на мне. После этого к гражданскому гневу прибавилось изумление. Затем дверь распахнулась, и все увидели в дверном проеме странного человека в заляпанных грязью (и где он ее только нашел!) солдатских ботинках и в суконных штанах с живописной бахромой. Мне не потребовалось напрягать память, чтобы узнать вошедшего. Вал. Индустриального я бы узнал среди тысячи… Сейчас Вал. Индустриальный был воплощением непримиримости, комсомольской совести и гражданского долга. Коммунист, сотрудник уголовного розыска, пьянствующий в компании нэпмачей! Вот оно где, разложение, во всей его неприглядности!

— Что вам угодно, гражданин? — спросил Злотников.

Но Валентин не слышал вопроса. Он весь был во власти обуревавших его эмоций. Эмоции рвали на часта его молодое мускулистое сердце, они, как пар, клокотали в его комсомольской душе. Казалось, он потерял дар речи. Валентин, не могущий выразить своих чувств словами, — в это бы никто не поверил. Но в ту секунду я чувствовал не комизм, а только трагизм ситуации и как завороженный смотрел на Валентина, который судорожно пытался подобрать подходящие слова для обличительной речи. Эта речь рождалась в муках. Зато получилась она выразительной, а главное краткой.

— С кем пьешь? С кем пьешь, Белецкий? — охрипшим голосом начал Валентин. Затем он сделал паузу, подумал и коротко закончил: — Сволочь ты, Белецкий!

Вал. Индустриальный хорошо знал приемы классовой борьбы, но не имел представления о приемах французской борьбы, которые я освоил еще в гимназии. Поэтому выдворить его из кабинета и передать с рук на руки дежурному милиционеру оказалось для меня делом минуты. Появление Индустриального вполне могло сойти за выходку пьяного, который допился до такого состояния, что мог даже стул принять за собутыльника. Но когда я вернулся в кабинет, Левита в нем не было.