Валерия Вербинина - Ледяной сфинкс

– Значит, они уверены, что их все-таки оправдают, – пробормотал Александр, думая об Амалии. – Иначе не стали бы вести себя столь вызывающе.

– Или наоборот, – возразил Серж, – знают, что все кончено и что терять им нечего. Конечно, кого-то сошлют на каторгу, кто-то получит двадцать лет, а еще есть отдаленнейшие места Сибири и места не столь отдаленные, и…

– Довольно, – сказал Александр, закрывая глаза. – Поговорим лучше о мадемуазель Траппе. Или о балете, мне все равно.

Спровадив из дома под благовидным предлогом Сержа, который мог помешать его планам, Александр заявил, что больше не нуждается в сиделке, настоял, чтобы при нем оставался только его денщик, и стал принимать визиты. Родители, крестный, друзья, знакомые сменяли друг друга у его изголовья, и фон Берк с изумлением констатировал, что его больной опять пошел на поправку. Бывшему полковому командиру Александр сообщил, что не собирается заводить дело против Потоцкого и согласен, чтобы происшедшее замяли. Матери он пообещал, что постарается никогда более не драться на дуэли, если его к тому не вынудят, а Мари Потоцкой, которая приехала в сопровождении Никиты Васильчикова и долго и бессвязно просила у него прощения, сказал, что никого ни в чем не винит, и завел речь о нерасторопном Степке, который не принес вовремя чай.

– Это, наверное, из-за того, что он за свою крестницу беспокоится, – заметил Александр. – Девочка болеет, и я отпустил его сегодня на весь вечер.

– О, вы так добры! – пролепетала Мари.

Когда Степка наконец явился, Александр попросил его приоткрыть окно, пояснив, что в комнате довольно душно, он задыхается.

– Впрочем, уже завтра я переберусь наверх, – добавил барон.

Вечером Корф выслушал вернувшегося из суда Сержа, который рассказал ему последние новости, поблагодарил его и лег спать. А ночью в особняке Мещерского произошло нечто весьма примечательное.

Некий человек, крадучись, вышел из соседнего переулка, воровато оглянулся и довольно ловко перемахнул через ограду. Обойдя дом, он без труда отыскал приоткрытое окно на первом этаже и, растворив его пошире, забрался в него.

Подойдя к постели, на которой спал раненый, неизвестный достал из кармана длинный острый нож и несколько раз ударил им лежащего. В следующее мгновение зажегся яркий свет, и тотчас же послышался щелчок взводимого курка револьвера. Неизвестный попятился, закрываясь рукой…

В кресле возле стены сидел живой и невредимый Александр Корф, держа в руке оружие, а на кровати лежали скрученные простыни, имитирующие человеческое тело.

– Ну, здравствуй, Никита, – сказал Александр. – Может быть, ты объяснишь мне, что все это значит?

Некоторое время Васильчиков молчал, не двигаясь, и только нервно облизывал губы.

– А ведь у меня мелькнула мысль, что тут может быть ловушка, – наконец промолвил он с подобием смешка. – Слишком уж удачно все складывалось: ты спишь на первом этаже с открытым окном, и денщик, как нарочно, куда-то уехал…

– Ты пытался меня убить, – жестко проговорил Александр. – За что? Ты обворовал мою мать, украл ее украшения и продал их. Зачем?

– Зачем? – взорвался Никита. – Затем, что я ненавижу тебя! Всех вас! Сытых, довольных, которые не знают, что такое бедность! Не знают, что такое жить в одном доме с… с умалишенной! И видеть, как сестра мучается и не может… ничего не может себе позволить! Ни платьев, ни выезда, ни кавалеров! А ведь ей только двадцать лет, боже мой! – Васильчиков схватился за голову. – И у меня никого нет, кроме нее! А вы… Помнишь прошлогодний кутеж у Дюссо? Полторы сотни бутылок шампанского! Лаевский напился до положения риз и принялся все крушить вместе с остальными… Какой счет хозяин вам выставил, а вы его оплатили, даже не глядя! Ненавижу!

– И давно ты с террористами? – ледяным тоном спросил Александр.

– С террористами? Нет, я сам по себе! К чему мне эти дураки? Их же сразу поймали! Ничтожества! Хотя один раз они могли мне помочь, не скрою. Если бы ты только умер… Все бы переменилось, старому мерзавцу Строганову пришлось бы назначить себе другого наследника! И мы наконец вздохнули бы спокойно.

– О чем ты говоришь? – растерялся Александр.

…По описанию Амалии барон сразу же узнал в человеке, который заложил кольцо его матери, Никиту Васильчикова. Ведь несуществующий Степан Игнатьевич Сидоров носил не только имя денщика Александра, но и отчество командира их полка – очевидно, Никита назвал часто встречающуюся фамилию и первые имя и отчество, какие пришли ему на ум. А описание одежды продавца укрепило Александра в мысли, что это и есть Васильчиков. Он отлично помнил и зашитую перчатку приятеля, и его пальто с поддельным воротником.