Михаил Черненок - С субботы на воскресенье

— Здравствуй, Евдокия, — сказал участковый.

— Черт тебя принес, — буркнула в ответ женщина, прикрыла волосами подбитый глаз и лениво натянута на себя грязное байковое одеяло.

Антон понял, что это и есть Дунечка, сожительница Гоги-Самолета. Не рассчитывая на приглашение, он хотел было сесть на узкую скамейку у стола, но скамейка и стол так густо кишели мухами, что садиться было неприятно. Пришлось остаться на ногах. Поморщившись от духоты, Бирюков спросил:

— Где ваш муж?

— Объелся груш, — прежним тоном ответила Дунечка.

— Мы по служебному делу пришли, Евдокия, — строго сказал участковый, — поэтому отвечай на вопросы, которые тебе задают, со всей серьезностью.

— Со всей серьезностью с жены спрашивай.

— Евдокия! — участковый нахмурился. — Добром прошу, говори, где Гога-Самолет.

— Вы б не приперлись, я столько бы знала, где вы шляетесь.

— В какое время и куда он вчера ушел?

Дунечка плюнула на пол и зло прохрипела:

— Катись ты со своими вопросами.

Участкового словно ударили по лицу. Усы его задрожали. Он глянул на Бирюкова, потом на Дунечку и вдруг изо всей силы хлопнул ладонью по столу:

— Встать, Евдокия!

Со стола звонко посыпались флаконы. По избушке заметался встревоженный рой мух. Дунечка села на кровати и ошарашенно уставила на участкового мутные глаза.

— Опять вчера забутыливали? — строго спросил участковый.

— На какие шиши? Копейки в доме нет.

Участковый носком сапога показал на свалившиеся со стола флаконы:

— А это что?

Дунечка заплакала:

— Больная я, Сергей Васильевич. Лечиться надо, иначе подохну от болезни, как собака.

— Сколько раз тебе об этом говорено!

— Решимости, Сергей Васильевич, набраться не могу. Сам подумай, какая жизнь после лечения будет? Стопки в рот нельзя взять. От скуки тогда подохну.

Участковый сокрушенно вздохнул:

— Беда мне с тобой, Евдокия.

— Думаешь, мне самой легко? Не от удовольствия пью — здоровье поправляю.

— Почему не отвечаешь на вопрос, в какое время и куда ушел от тебя Гога-Самолет?

— Вот те крест, — Дунечка перекрестилась, — не знаю. Ну, выпили вчера самую малость, чтоб чуток поправиться. Поговорили недолго. Потом улетел Самолет. Куда — он мне не докладывает. А часов у меня в доме нет, чтобы время глядеть.

— Если что знаете, не скрывайте, — вмешался Антон. — Дело очень серьезное.

Дунечка удивленно повернулась к нему заплывшим глазом, будто только сейчас заметила, что в избе, кроме участкового, есть еще посетитель.

— Чего мне скрывать? — торопливо захрипела она. — Кто мне Самолет? Кум, брат, сват?.. — и опять заканючила, размазывая по опухшему лицу хмельные слезы: — Больная я насквозь, лечиться надо…

Так ничего и не добившись, Бирюков с участковым вышли из душной, пропахшей тройным одеколоном избушки и, оказавшись на свежем воздухе, глубоко вздохнули. Сияло яркое июльское солнце. Под голубым небом буйно зеленели умытые ночным ливнем высокие тополя.

Участковый первым нарушил молчание:

— Знает пьянчужка что-то о Самолете. Вон как отрекаться от него начала. И синяк, как я приметил, свой прикрывает, вроде стесняется. Раньше подобных украшений не стеснялась, напоказ все выставляла. Не Гога ли Самолет огрел ее по глазу?

— Надо бы повежливее с нею, — сказал Антон.

— Думаете, превысил полномочия? С Дунечкой по-вежливому нельзя — вмиг обматерит. В вытрезвитель, товарищ Бирюков, надо ее отправить. Трезвая она покладистей становится, все расскажет.

— Не такая уж она и хмельная, — безнадежно махнул рукой Антон и, попросив участкового, если появятся новые сведения о магазине, немедленно сообщить их уголовному розыску, поехал на автобусе в райотдел.

Слава Голубев тоже вернулся ни с чем.

— Пустой номер, — не дожидаясь вопроса, сказал он Бирюкову. — Костырев и Мохов два дня назад выехали из райцентра неизвестно куда.

— С кем разговаривал? — спросил Антон.

— С матерью Костырева. Говорит, сын завербовался на север. Больше ничего не знает. Был у родителей Мохова. Они вообще не ведают, где их чадо обитается.

На следующий день Бирюков пришел на работу раньше обычного, рассчитывая, пока никто не мешает, на свежую голову обмозговать происшествие. Отомкнув ключом дверь, прошелся по узкому своему кабинетику, сел за стол. Казалось, отпуска вовсе и не было. Как всегда поутру, пол кабинета чисто вымыт, на столе — ни пылинки и даже на перекидном календаре сегодняшнее число — 16 июля, понедельник. «Преступление совершено в ночь с субботы на воскресенье», — машинально подумал Антон и стал размышлять.