Ирина Глебова - Санный след

— Значит, квиты, — пожал плечами Викентий Павлович. — Errare humanum est. — Человеку свойственно ошибаться. И мне, и тебе. Но ты, Хорек, после того раза, небось, в театре и не был? Все ограбление готовил?

— Что же не был! — обиделся Хорек. — Был! «Сватанье» смотрел, как вы посоветовали. Насмеялся! Это же про нашу Гончаровку, про родную!

— Вот и хорошо, что насмеялся: на несколько лет вперед.

— Да уж, — загрустил грабитель. — Теперь в театр не скоро попаду… Но жизнь, господин Петрусенко, она тоже театр. А мы все в ней артисты.

— Ого! — Петрусенко просто восхитился. — Как на тебя Мельпомена подействовала! Ты просто философом стал, Хорек!

Хорек захихикал, довольный.

— Да это не я, а английский драматург Шекспир придумал. Хорошо придумал! А мне та дамочка сказала.

— Из-за которой ты в театр и попал? — догадался следователь.

— Точно! Дамочка из Саратова.

Викентий Павлович вновь подумал: интересная история с этим театром, необычная. Но, впрочем, его никак не касалась — дамочка-театралка какая-то, далекий город Саратов… Но буквально через несколько дней он вновь услыхал это название — «Саратов». И теперь уже самым близким к себе образом.

Из столицы пришла депеша: его поздравили с поимкой банды грабителей и просили срочно приехать в Департамент полиции. Там сам генерал-градоначальник предложил Викентию Павловичу выехать в Саратов, помочь местной полиции поймать маньяка-убийцу. Конечно, Петрусенко об этом деле слышал: газеты живо описывали жуткие убийства. Но оберполицмейстер рассказал ему о других, неизвестных прессе подробностях.

— Возвращайтесь сейчас домой, — сказал дружески ему. — Встречайте Рождество Христово. Но после, не мешкая, выезжайте в Саратов. Поможете тамошним коллегам, они стараются, но не справляются. А люди уже просто в страхе.

И добавил, пожимая на прощание руку:

— Вы талантливый сыщик. Очень на вас надеюсь.

В одном из глухих закоулков портового района, среди заброшенных сараев и полупустых складов торчал старый барк. Он держался на плаву, причаленный у прогнившей, заливаемой водой маленькой верфи, и казался таким же заброшенным. Железо проржавело, голые мачты обвалились, ступеньки, ведущие с палубы вниз, поломались. Судно казалось жалким, нежилым. И все же люди на нем были.

Разболтанные ступеньки вели в пустой трюм. Там в самом углу в стене была совершенно незаметная дверь, за ней — вместительная каюта, неожиданно удобная, обставленная мебелью. В одной ее части за ширмой стояли на полках, лежали в тюках и ящиках различные вещи. В другой — на диване и в кресле сидели и разговаривали двое мужчин. Сидящий в кресле курил тоненькую папироску, другой, развалясь на диване, жевал пирог с мясом, запивал пивом.

— Так чего ты хочешь от меня, Лыч? — спросил один, выпуская в потолок колечки дыма.

Второй дотянулся до низкого столика, бухнул на него пустую кружку, шумно глотнул последний кусок.

— Не все ж твоих баб драть! Постарайся один разок и для меня, уговори жучку!

— Чего ты жабрами пыхтишь? Разве я от такого дела когда откажусь? За милую душу! А… — говоривший насмешливо вздернул бровь, — разве мои кошечки тебе не были сладкими? Или твоему кару не все равно?

— Кару любая щелка хороша, да только девка эта мне еще с прошлого рынка кинулась.

— А, значит у тебя не только кар колотится, но и в груди тоже что-то?

— Э, Гусар, ты из меня валета не лепи! — Лыч толстенными пальцами ловко выхватил папироску прямо изо рта собеседника. — И сам не гони дуру! Девка здорова, и бампера, и буфера — не обхватишь! И давалка, не целочка. Да только я к ней не подступлюсь — с моей мордой. Она и прошлый раз не с кем попало пошла, выбирала.

— Ладно, ладно, не сердись. — Гусар легко поднялся, достал из шкафа красивую винную бутылку. — Налить? Ну как хочешь. Я, знаешь ли, отвык от водки… А ты точно знаешь, будет твоя красавица сегодня на привозе?

— Будет! Я слыхал в прошлое воскресенье, говорила она, что рыба сейчас идет хорошо, косяками, недели две еще так будет. Привезет продавать, куда денется!

Оба замолчали ненадолго, смакуя каждый свое питье. Лыч — тяжелый, с хриплым дыханием, бычьей шеей и изуродованным лицом. И Гусар — стройный, легкий в движениях, красивый.

Вскоре после полудня оба покинули свое убежище. С большими предосторожностями выдвинули с одной стороны барка приставную лестницу, потом Лыч спрятал ее среди хлама в ближайшем сарае. Утро этого дня было промозглым и туманным. Теперь туман разошелся, но холодная осенняя сырость осталась. Правда, иногда сквозь тучи пробивало солнце, но так ненадолго, что ему не успевали порадоваться. Сараи и склады незаметно перешли в убогий поселок, подельщики шагали по грязным деревянным настилам, тихо продолжая разговор — людей навстречу почти не попадалось.