Татьяна Степанова - ДНК неземной любви

Она дотронулась до него – нет, нет, нет, тогда в сумраке зрительного зала это он, он, он, Скорпион, поднявший жало, коснулся ее...

Кристина...

Там, в сумраке зрительного зала под пристальными взглядами мертвых, на той белой аллее бутафорского вишневого сада, намалеванного на задниках, он обнял ее...

Мать, взгляни на нас – вот ты там, а я здесь, и эта женщина, эта юная, своенравная, умная, испуганная женщина со мной... Живая...

Мертвая ...

Она протянула к нему руки. А он опустил свои руки ей на плечи. Смерть – это тайна, начало всех начал, открытая дверь... И каждая трагедия, каждый пережитый нами страх – это лишь часть общего миропорядка... Он что-то еще плел ей, задыхаясь от похоти, которую ощущал все острее и острее, как собственное жало внутри, расстегивая на ней блузку, раздвигая ее ноги, лаская руками бедра, живот... И ты узнаешь, сейчас ты узнаешь, поймешь, почувствуешь, что это не страшно...

Она вскрикнула и забилась в его руках, отчаянно сопротивляясь, прося, умоляя – нет, не здесь, не при них , не при мертвых, уложенных в черные, обитые бархатом гробы... Нет, я не хочу, не могу... Они смотрят, они смотрят на нас...

Он не изнасиловал ее, нет. Она выбилась из сил и сдалась. И потом уже не сопротивлялась, когда он делал с ней все, что хотел – в театральном проходе, на пыльной ковровой дорожке, истоптанной ногами зрителей «Трагикомической артели».

Никогда еще он не чувствовал себя так хорошо.

Он и правда хотел, чтобы они провели весь этот день вместе, не расставаясь...

И вот теперь...

Мертвая, слепая, с оторванными пальцами на руке, она пришла к нему сквозь закрытую дверь тюрьмы...

Ты ведь жертвовал кровь мертвым...

Ты хотел...

Может, ты не знал, кто придет?

А может, то и правда было для тебя лишь ритуалом, перформансом, игрой, как ты заливал сейчас тем двоим...

Но ты сам сказал, что в этой игре у каждого – своя цель?

Он хотел вскрикнуть «Кристина!», потом заорать, позвать конвой, но она жаждала тишины.

Изуродованная мертвая рука стиснула его горло, и оттуда вырвался лишь хрип. Она прижалась окровавленным, лишенным языка ртом к его враз пересохшим губам.

Этот день мы проведем вместе...

А потом как знать... смерть – это лишь начало...

А может, конец белой нарисованной аллеи... на каком-то безымянном бульваре, намалеванном на театральном картоне.

Внимательно прочитав заключение экспертизы по результатам вскрытия трупа Кристины Величко и анализу ДНК, Лиля передала его Кате. Та отошла с бумагами к окну.

– Все то же самое, – сказала она чуть погодя. – По ДНК подозреваемого тождество, как и в двух первых случаях. Лариса Белоусова, убитая пять лет назад...

– Нет, не все то же самое, читай дальше.

– «Примерно за три-четыре часа до смерти потерпевшая имела половой контакт...» Ты об этом?

– Нет, с этим потом разберемся. Я вот о чем, – Лиля забрала заключение. – Вот... «Давность наступления смерти на момент обнаружения около 9—10 часов». Ее на бульваре обнаружил в половине третьего ночи патруль ППС, а это значит...

– Не могла же она там лежать столько времени!

– Ее там и не было. Мы с Сиваковым еще когда место, где нашли труп, осматривали, уже сомнение имели. Ее, в отличие от двух первых жертв, убили где-то в другом месте и уже потом подбросили на аллею. Получается, что призрак... мертвец, восставший из могилы, вдруг взял и изменил своим привычкам?

Катя оторвалась от документов. На лице у Лильки сейчас улыбка какая-то кривоватая... неестественная, портит ее...

– Ты как себя чувствуешь?

– После выстрела в упор – вери гуд, отшень карашо, – Лиля достала платок и высморкалась. – Ну что же, думаю, вот теперь самый момент встретиться нам с безутешным судьей, бывшим мужем отрекшейся от мира монахини... м-да, бывшим отчимом... Он уже здесь, в управлении.

– Я его видела, Лиль.

– Мой шеф сам за ним ездил в судебный департамент, а потом они отправились к нему на квартиру на Осенний бульвар за образцами почерка.

– Ее, Ларисы?

В принципе Катя спросила это в пустоту...

Допрос, нет, беседа, конечно же, беседа с Глебом Сергеевичем Белоусовым в присутствии прокурора города и начальника МУРа произошла не в тесном кабинете розыска, а в просторной приемной управления.

Белоусов расположился в кожаном кресле – нервно и непоседливо, на самом краешке. Капитан Белоручка вежливо поздоровалась и попросила включить в приемной телевизор.