Екатерина Лесина: Ошейник Жеводанского зверя

Ублюдок! Ему ли судить, что правильно, а что нет? Он же маньяк, убийца, психопат... почему ждет? Растягивает мучения жертвы? Или боится? Сам боится ее так же, как она боится его!

Бредовая мысль. Ирочка связана, а будь свободна, Тимур-Марат все равно сильнее.

Марат сильнее. Но ведь есть и Тимур. Тимур не хочет убивать и Тимур мешает.

– Нету больше Тимура. – Марат странным образом умудрялся понимать ее без слов. – Из-за тебя, тварь, я убил собственного брата.

– Кем я был один? Никем. Кто ты есть одна? Никто. Кто он один? Тоже никто. Одиночество пустоты, бессмысленная вселенная, которая дается нам при рождении. Наказание за первородный грех, и мы тщимся заполнить пустоту знанием, вспоминая плод проклятого древа, – монотонный голос пробивался из пустоты, выволакивая Никиту.

Больно. Мать же твою за ногу и через колено, до чего же больно. Зуб шатается. Коренной. Крепенький утром зуб теперь шатается и норовит выскочить из десны.

Какое, однако, свинство...

– Просыпайся, просыпайся, друг мой любезный. – Схватили за волосы, дернули, заставляя выгнуться, плеснули в лицо водой. – Нам с тобой поговорить надо. Но т-сс! Тихо. Чтобы не разбудить.

Подхватили под мышки – руки скручены за спиной, ноги, кажется, тоже – поволокли. Куда? А хрен его знает: темно. Не вообще, но потому, что на глазах повязка.

Влип.

– Ты влип, – подтвердил голос, устраивая Никиту в углу. – Ты зверски влип...

Рванули, сдирая с губ корочку, но не крови – клейкой ленты.

– Кричать не надо. Все равно не услышит никто, кроме меня. А я за крик зубы повыбиваю... – пообещал неизвестный. Пахло от него хозяйственным мылом и еще цветочным бальзамом. – Ты ведь не хочешь умереть без зубов? Нет?

– Ты кто? Марат?

– Марат, – согласился он. – Сейчас Марат. А ты кто?

– Никита. Блохов.

Если потянуть время, то Марьяныч догадается... подкрепление пришлет... или потом скажет, что Блохов всегда искал приключения на задницу, а потому все закономерно.

– Никита. Блохов. Хорошо.

Он отошел – отдалились запахи и звуки. Зашелестело. Звякнуло. Хлопнуло, и голос, отраженный стенами, спросил:

– Ты мог бы убить человека, Никита? Только честно.

– Нет.

– Ложь. Мог бы. Иначе не стал бы охотником. Ты ведь шел сюда с оружием. Я, кстати, не люблю огнестрельное, воняет. Но ты шел. Ты бы выстрелил. А потом сказал бы себе, что сделал это во благо. Во имя добра и света!

Он рассмеялся, довольный сказанным. Вот тварь... но пусть говорит. Господи, пусть он говорит долго и вдохновенно, пусть забудет о времени и продолжит Никитину жизнь, пока... пока что? А что-нибудь. Всегда есть шанс на чудо.

– Но на самом деле истина в том, что ты, Никита Блохов, отличаешься от меня лишь тем, что тебе требуется лицензия. Обоснование инстинкта. Но мы это исправим. Ты только подожди. Ты ведь можешь подождать? Конечно, можешь!

– Девушка.

– Что? Ах девушка... девушка умрет.

– Отпусти. У тебя же есть я.

Дурочка-Ирочка, самоуверенный Блохов, хорошая добыча для монстра.

– У меня есть вы оба, – возразил монстр, затягивая на запястьях еще одну веревку. – И это очень хорошо. Ты даже не представляешь, насколько это хорошо.

Широкая лента скотча легла на рот.

– Это чтобы ты не мешал мне, – пояснил Марат. – И постарайся не дергаться.

Холодные пальцы коснулись запястья, задержались, отсчитывая пульс, переползли выше, расстегивая пуговицу на манжете, смяли рукав, закатывая.

– Ты очень зажатый человек. Тебе нужен стимул. Тебе нужен очень хороший стимул.

Жгут сдавил кожу, наполняя пережатые вены кровью, чтобы игле было легче проникнуть. Вот и все. Конец тебе, Никита Блохов...

– Не стоит бояться. – Марат потрепал по щеке. – Мы только начали играть...

Под повязку просочилось небо. Синее. Зеленое. Красное. Тронь – и рассыплется. Рассыпалось, чтобы сложиться осколками в причудливую картину. И потом еще в одну, и еще... он, Никита Блохов, сходит с ума.

За что?

Пожалуйста. Я не хочу. Я не... не уходи. Не знаю где. Кто? Я? Ты? Ненавижу сволочь. Встать. Мешает. Руки связаны? Связаны руки. Смешно, да. И ноги. Пистолет? Пистолет стреляет. Пульками стреляет, а те рвут плоть. Как арбуз.

Правильно, голова этого урода разлетится как арбуз... нужно только... что нужно, Никита забыл.

Вспомнил, когда разжали рот, вливая воду. И когда помогли наклониться – вывернуло. И когда вновь напоили, уже не водой, но чем-то, что отчасти прояснило сознание.

Мир плыл. Повязку сняли? Или только кажется, что сняли, а на самом деле он, Никита Блохов, сидит в углу комнаты, спеленутый и по рукам, и по ногам. Баран на бойне.