– Спаси! И я сделаю все, что ты хочешь!
Господи, Пьер, я оказался трусом. Я предал и себя, и отца, и братьев, и веру... я предал все, что только можно было предать! И был спасен, но лишь для того, чтобы навеки, как мне казалось, остаться в подземелье. Мой хозяин, на прощанье заглянув мне в глаза, сказал:
– Слабый мужчина. Нельзя уважать.
А я лишь плакал, размазывал по лицу слезы и думал лишь о том, что остался жить...
Когда по крови бежит адреналин, время ускоряется. Порой мне кажется, что я начинаю видеть его, тугую спираль с бесконечным числом оборотов. Я могу взять в руки, свернуть или отпустить, подстегнуть или замедлить. Расширить зазор между событиями.
К сожалению, не могу изменить сами события.
Континуум времени неподвластен. Континуум – мавзолей серого камня на моей жизни. Широкое основание прошлого, почти исчезнувшее в земле, узкая вершина надежд, протыкающая небеса золоченым шпилем.
Сбудется – не сбудется. Случится – не случится.
Чаще случается, чем нет, и эта предопределенность, обычно нравившаяся мне, сейчас разламывает мою сущность надвое. Одна половина требует не мучить брата, вторая – спасти его от его же глупости.
Сам Тимур молчит, и если прежде его молчание не слишком меня пугало, поскольку я точно знал – мы помиримся, то в данном случае положение осложняется.
А если он и вправду любит ее? Вот эту нелепую, бестолковую девицу, которая оказалась слишком любопытной, чтобы жить.
А если его любовь настолько сильна, что он никогда не простит мне именно этой смерти?
А если он сам, устав бороться со мной, уйдет следом?
Я останусь один. И это действительно пугает.
Время-лента вновь распрямляется, выбивая серые блоки из гранитной плоти континуального мавзолея. Трещат стены, качает игла, полосуя небо на ровные шматы несбывшихся надежд. Брызжут то ли еще слезы, то ли уже кровь.
И я не вижу иного пути.
Прости, Тимур, я не могу быть другим.
Перетерлась лента, сплетенная Карликами из шести сутей. Растаял в бешеном ритме моего сердца шум кошачьих шагов, сгорела над огнем души женская борода, усохли корни гор, растворились медвежьи жилы, наделяя силой, захлебнулось слезами рыбье дыхание и смылась птичья слюна. Волк Фернир в новом обличье вышел на свободу, стряхнул остатки пут и зевнул, готовый проглотить чужое солнце.
Берегитесь люди, наступает Рагнарёк.
Голова гудела. Как будто не голова, а пустая бочка, в которую бросили камушки-мысли и потрясли, перемешивая. А потом рядом с носом что-то щелкнуло, ломаясь, и в ноздри вползла отвратительная вонь нашатыря.
– Ну же, милая! Давай. Открой сомкнуты негой взоры, навстречу утренней Авроры звездою севера явись...
Камушки сталкивались друг с другом и, ударяясь о стенки головы-бочки, порождали гудение. Занудное такое гудение.
– Вчера, ты помнишь, вьюга злилась... ах нет, вьюги не было. Было другое. Тебе понравилось? – нашатырь не отпускал, голос издевался.
Тимур? Вчера был Тимур. И она, Ирочка, тоже была. Вместе они были. А сегодня. Почему такое странное сегодня?
Она открыла глаза, утонув в бледной мути дня, сквозь которую размытым, кривым пятном проступил силуэт человека.
– Взоры открылись, нега ушла. Извини, драгоценнейшая, за то, что я так, но обстоятельства вынуждают.
Кто это? Плывет-то как... и тяжело. И сухо во рту, губы потрескались. Облизать бы. Не вышло. Губы заклеены. Заклеены?!
– Не надо, не надо паники. Еще рано. Или уже поздно? Но это как посмотреть. В любом случае, орать ты не сможешь. Жаль, мне нравится слышать голоса тех, кого я убиваю.
Зрение окончательно сфокусировалось. Тимур? Ее Тимур, нежный и осторожный, стеснительный и настойчивый, стоял с ампулой нашатыря и мокрым полотенцем.
– Вот так лучше.
Не Тимур. Другой. Он, но не он.
– Давай знакомиться, драгоценная моя. Меня зовут Марат. И я собираюсь тебя убить.
Этот разговор длился долго. Бесконечно долго, словно Марат сам искал повод потянуть время. Ему не нужно было Ирочкино внимание, как и ее ответы, как и вообще присутствие. Порой, замирая на полуслове, он выходил из комнаты, чтобы вновь вернуться и продолжить оборванный разговор.
На сей раз он ухватился за старую историю:
– Ты веришь в оборотней? Нет? А зря. Существуют. Лу-гару. Логры. Люди старой расы, люди двойной крови... я про себя говорю, а не про Антуана. Антуан Шастель если и был в чем-то виноват, то в слабости. Видишь ли, девочка, мир слабости не прощает. Он сильных любит. Наглых. Приспособленных. Конкуренция и естественный отбор. Помнишь?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу