Кит Хартман: Сыщик, ведьма и виртуальный покойник

Ропот перешел в сердитое шипение, и до меня доносилось: "Он выдохся! Потерял изюминку!". Я же с трудом скрывал улыбку - настолько хорошо шло дело.

- Вы только подумайте. Всё это время её никто не видел. Целых полвека картина хранилась во мраке подвала. О ней, конечно, заботились. Делали все, чтобы полотно сохранилось. Но от глаз людей картина была скрыта. Изображенные на ней персонажи - по крайней мере один - играли в жизни художника огромную роль. Полотно было обречено на забвение, и я не мог этого позволить.

Шипение и шепот переросли в самые разнообразные шумы. До меня доносилось громкое покашливание, и это говорило о том, что публика начала терять интерес. Я заметил, что Фа проталкивается к выходу. Но затем она вдруг передумала и стала энергично пробиваться назад. Фа Кью увидела, как блеснуло золото, и, видимо, догадалась, что я держу в руке.

А.С.К. На ней были инициалы Алисии. Как ни странно, но это была её единственная вещь, которую я сохранил. Я делал все для того, чтобы заставить её бросить курить. Но думаю, что в конечном итоге она оказалась права. Убили её вовсе не сигареты.

Я откинул крышку зажигалки и щелкнул механизмом. Мои помощники тут же потушили огни над сценой, и меня, мое лицо освещал лишь крошечный, дрожащий язычок пламени. По репетициям я знал, насколько зловещим выглядит мое лицо в таком свете. Выдержав необходимую паузу, я поднес зажигалку к правому нижнему углу картины.

Ропот стих. Зрители замерли. Повисла такая тишина, что я слышал, как от огня слегка потрескивает рама. Я обернулся, чтобы взглянуть на аудиторию. Люди смотрели друг на друга, не зная, как им следует реагировать. Рама вдруг вспыхнула с громким треском.

Аудитория колыхнулась. Кто-то шагнул вперед. Впрочем, очень нерешительно.

Через несколько секунд занялся правый угол полотна. На мгновение пламя выхватило подпись художника. Еще миг, и имя исчезло.

Кто-то еще двинулся вперед, но замер, так и не дойдя до ступеней.

- Он сошёл с ума! - долетел до меня чей-то возглас.

Пламя, танцуя продвигалась вверх. Юные братьс исчезли в оранжевых языках, а их мамаша начала приобретать коричневый оттенок.

- Остановите его! - выкрикнул кто-то. Толпа зашевелилась. Неуверенно. Сдержанно. Без всяких реальных последствий.

Мать становилась всё чернее, чернее и чернее... Вот и она исчезла. Отец, всё еще тянущийся за порцией картофеля, тоже стал чернеть за трепещущим оранжевым занавесом.

И в этот момент произошел взрыв. Три человека бросились на сцену, однако моя служба безопасности сумела их перехватить. Настал критический момент. Моя затея может пойти прахом, если сила духа у публики окажется крепче, чем я полагал. Если больше пяти человек кинутся на сцену, то они смогут сорвать спектакль.

Охранники, проявив смекалку, прижали трех смельчаков к сцене. Я вглядывался в публику, ожидая, когда это произойдет. И вот это случилось. Одна из женщин двинулась к сцене, но за ней никто не последовал. Я был несказанно изумлен. Это была Фа! Кто мог предположить, что это будет она?!

Синтия, перехватила Фа на ступенях, взяв её руку в замок, и я знаком приказал привести пленницу ко мне.

Корчась от боли Фа, подняла на меня глаза и крикнула:

- Это вовсе не смешно, Ирвинг!

Отец семейства исчез. Пропал полностью. Пламя уже лизало кудри девушки. Интересно, кто же она такая?

- Так делать нельзя!

Синтия, не ослабляя захвата, вела Фа ко мне. Девушка на картине из блондинки вначале превратилась в шатенку, а еще через несколько секунд в брюнетку. Она внимательно смотрела на нас сквозь пламя.

Я схватил Фа за волосы и поднял лицо так, чтобы она не могла отвести глаз.

- Смотри на неё. Она снова заставляет тебя чувствовать. Ты ощущаешь чувство боли. Страдаешь от безвозвратности потери. Когда ты испытывала подобные чувства в последний раз?! Когда в последний раз искусство вызывало у тебя слезы? Теперь оно снова обретает для тебя значение.

Я следил за её взглядом. Она не сводила глаз с картины, пытаясь запечатлеть в памяти каждую деталь, прежде чем огонь уничтожит шедевр Брюса.

На полотне не осталось ничего, кроме девушки. Она сидела дальше всех от точки возгорания. Именно на это я и рассчитывал, планируя свое выступление.

- Всё! Смотри на неё. Запоминай каждую деталь. Эти губы. Выражение лица. Глаза.

Но пока мы смотрели, глаза исчезли в пламени, и на их месте остались лишь две черных дыры.

- Всё кончено, - сказал я и, приблизив губы к уху Фа, добавил: Теперь до конца дней своих, ты будешь помнить это лицо. И оно навсегда останется для тебя чем-то особенным. Останется той красотой, которую ты утратила навсегда. Разве это не прекраснее, чем находиться в вечном заточении в подвале музея?