Полина Дашкова - Херувим (Том 2)

— Привет, Юраша! Это я! Мне кажется, он остался здесь.

— Кажется, или точно? — спросил ее тяжелый хриплый бас.

— Я почти уверена. Пусть проверят, прилетел ли он в Москву. Могу спорить, что нет.

— Хорошо. На что мы спорим?

— На десять щелбанов по лбу.

— Это нечестно, — бас ласково рассмеялся, — мы всегда спорили на щелбаны, ты била меня всерьез, а я тебя понарошку. Ладно, рассказывай, как все прошло?

— Как всегда, на пятерочку.

— Что наш пациент?

— Пациент в агонии. Думаю, он уже скоро созреет. Он кинулся на меня в аэропорту с воплями. Я позвала полицию. В общем, всем было весело. Правда, сейчас мне кажется, что мы с тобой немного перебарщиваем. Если он свихнется, его чистосердечное признание никто не станет слушать. А если повесится, тем более.

— Записку успела подложить?

— А как же! Скандальчик мне только упростил задачу. Но все-таки он никуда не улетел.

— Ты узнавала, он зарегистрировался на рейс?

— Нет. Я решила, что после нашего бурного общения в присутствии двух офицеров полиции этого делать не стоит.

— Ну, в общем, правильно. Ты на пляже?

— Да, а что?

— Купаться собралась?

— Естественно!

— Не вздумай, Ирка. Я тебе не разрешаю. Слишком сильные волны. Я слышу. И вообще, отправляйся в номер, ложись спать. У тебя был тяжелый день.

— А вот хрен тебе, Юраша, — засмеялась она и показала язык огненной луне, — сначала я поплаваю, а потом уж пойду спать. Все, целую, обнимаю, спокойной ночи.

— Позвони мне из номера перед сном! — прогудел бас. — Я буду волноваться!

Она не ответила, отключила телефон, убрала его в сумку, встала, скинула льняное белое платье, трусики, заколола длинные шелковистые волосы, нагишом бросилась с пирса в густые алые волны и поплыла широким красивым брассом.

Наталья Марковна вздремнула в самолете и проснулась, когда объявили посадку. Несколько минут она сосредоточенно вглядывалась в заострившийся профиль мужа. Голова его была запрокинута, рот приоткрыт, синеватые веки сжаты некрепко и в тонких щелках виднелись белки глаз. Она перестала дышать. Убеждая себя, что просто застегивает на нем ремни безопасности и больше ничего, она склонилась над ним, прижала ухо к его груди и выдохнула, только когда услышала тяжелый неровный стук его сердца.

— Володенька, проснись, мы садимся, — прошептала она ему на ухо.

— Да, да Наташа, я уже не сплю, — он открыл глаза, — попроси водички.

— Что, ты хочешь принять лекарство? Так скоро?

— Нет, не волнуйся. Просто попить.

Стюардесса, подавая воду, задержала любопытный напряженный взгляд на лице генерала и с профессиональной участливой улыбкой спросила:

— Вам нехорошо?

— Почему вы так решили? — зло рявкнула Наталья Марковна. — С ним все нормально!

— Наташа, — прошептал генерал и погладил ее по руке, — спокойней, спокойней.

Она понимала, что нельзя так болезненно реагировать на те особенные взгляды, которые теперь постоянно преследуют ее мужа. Но ничего не могла с собой поделать. Она злилась на людей за то, что они так смотрели на Володю. На лице его все отчетливее проступала печать болезни. А если быть до конца честной, то печать смерти. Люди чувствовали это и смотрели, словно пытались прочитать в его воспаленных глазах, в складках смертельно бледной кожи жуткую, но жгуче интересную тайну.

В их взглядах было много всего — любопытство, недоумение, страх, брезгливость. Иногда, очень редко, — жалость. В обычном суетном потоке жизни лицо ее мужа напоминало им о том, о чем они помнить не желали и в общем правильно делали.

«Не смотрите, не надо! — кричала про себя Наталья Марковна. — Ничего интересного для вас, это к вам пока что не относится, вы здоровы, живы. Радуйтесь, и дай вам Бог, только не смотрите так!»

— Будьте добры, принесите простой воды, без газа. Эту я выпью сама, а моему мужу, пожалуйста, без газа, — попросила она девушку и заставила себя приветливо ей улыбнуться.

Самолет плавно шел на посадку. В иллюминаторе показались разноцветные огни, огромная россыпь огней. Наталья Марковна любила возвращаться в Москву ночью именно из-за этой таинственно мерцающей красоты. Каждый раз она припадала лицом к ледяному стеклу и на время посадки становилась маленькой девочкой, сладко волновалась, начинала верить, что дома ждет ее что-нибудь необыкновенно хорошее, щурилась на легкий иней, которым было покрыто снаружи стекло иллюминатора. Ей нравилось думать, что ледяное кружево надышали на стекла невидимые ангелы на высоте пять тысяч метров. Эти фантазии потом оседали на дно души, и сухой осадок был чем-то вроде топлива для дальнейшей жизни.